Осуществление попытки этого освобождения относится к позднейшему времени, но чтоб покончить с этим, я скажу о ней теперь же.
В 1908 году с.-р. поручили эмигранту доктору А. Ю. Фейту, жившему в Париже, подыскать подходящего человека для посылки в Сибирь. Он по соглашению с ним должен был войти в сношения со Спиридоновой, выработать план побега и осуществить его с помощью местных лиц, которые могли сочувствовать этому делу. А. Ю. Фейт остановился на Аркадии Сперанском, молодом эмигранте, которого знала и я. Летом вместе с с.-р. Слетовым он жил в Швейцарии в одном доме со мной. Это был домик «Signal», расположенный высоко над Веве, на полугоре, в лесу, где никаких других домов не было. В нижнем этаже было кафе, которое содержала хозяйка дома; оно посещалось только по праздникам исключительно рабочими, совершавшими прогулки. Кроме кафе, в домике были комнаты, отдававшиеся внаймы с полным содержанием. Комнаты были довольно убогие, питание плохое, зато было дешево, и все комнаты были заняты русскими, знакомыми между собой. Когда Фейт сообщил мне о Сперанском, который после жил в Париже, я согласилась на его предложение, хотя и думала, что для такого предприятия нужен бы человек более опытный и солидный.
Сперанский отправился в Сибирь с рекомендациями к А. В. Якимовой-Диковской, моему товарищу по Исполнительному Комитету «Народной Воли». В то время она жила в Чите, и по прибытии туда Сперанского в конце сентября она познакомила его с Саловой и с Б. Н. Моисеенко. Салова — из «Народной Воли» — отбыла каторгу, а Моисеенко был членом боевой организации партии с.-р. Он жил в Чите и посещал Мальцевскую тюрьму, где содержалась его жена — М. Беневская. Благодаря советам и указаниям Моисеенко, Сперанскому удалось устроиться в Нерчинском заводе (недалеко от Мальцевской тюрьмы и Зерентуя) репетитором в семье золотопромышленника Коренева. Это дало ему официальное положение, совершенно необходимое в местности, где к каждому пришлому человеку относились в высшей степени подозрительно. Надо сказать, что к Кореневым Сперанский поступил под чужим именем, получив после многих поисков и разъездов паспорт действительного лица. Его одолжил ему студент Томского технологического института Верещинский, с которым он познакомился по указанию других лиц и сошелся, посвятив отчасти в цели своего приезда в Сибирь. Положение в семье Коренева, влиятельного человека, имевшего связи со всем миром администраторов в округе, давало Сперанскому возможность завести обширные знакомства, очень полезные для его дела. Дружба с сестрой Коренева, которая сочувствовала политическим каторжанам, имела в этом отношении особенно важное значение. Благодаря ей в Мальцевскую тюрьму была помещена фельдшерица, через которую завелись непосредственные сношения с заключенными. Ей, однако, не удалось среди тюремного персонала найти лиц, сколько-нибудь сочувствующих, — их отношение к заключенным было скорее враждебное. Столкновения, которые у нее начались с администрацией, заставили ее покинуть место. Тюрьма осталась опять без своего человека. Условия слагались так неблагоприятно в смысле перспектив предполагавшегося побега, что Сперанский решил вернуться в Париж для переговоров о дальнейшем. В ноябре 1909 года, когда я была в Лондоне, он явился ко мне и рассказал о печальном результате своей поездки. Добытые мною деньги иссякли: они пошли на всевозможные поездки в Сибири при поисках людей, которые должны были оказывать помощь в побеге, и на помощь заключенным, по требованию их, как это объяснила мне много позже Якимова. Последнее совершенно не входило в мои предположения: я брала деньги исключительно на побег и не имела никакого права употреблять их на другие цели. Однако, по словам Сперанского, Фейт при отъезде Сперанского из Парижа дал ему полномочие на это.
