Я оказался посреди широкого, мощённого булыжником двора с огромными конюшнями с одной стороны и огромным домом с башнями с другой. Из каждого денника на меня глядели лошади, с интересом навострив уши. Всюду были люди в защитной форме, некоторые из них бежали ко мне с уздечкой наготове.
Вылезать из телеги было трудно. Мои ноги совсем онемели. Но люди каким-то чудом помогли мне подняться и осторожно спустили по наклонной платформе. Я снова оказался в центре внимания. Солдаты гладили меня, ощупывали, осматривали.
– Какого лешего вы тут выстроились? – раздался вдруг трубный голос. – Коня никогда не видели? Такой же конь, как все прочие.
Голос принадлежал огромному человеку, который шёл к нам, грохоча сапогами по булыжникам. Его лицо было наполовину скрыто в тени козырька фуражки, натянутой почти до носа, а ниже до самых ушей торчали длинные огненнорыжие усы.
– Ну положим, это знаменитый конь. Положим, это единственный конь, который вернулся целым и невредимым с нейтральной полосы, но всё равно – это всего лишь конь. И жутко грязный к тому же. Я тут повидал немало грязных лошадей – каких только сюда ни приводили, – но такого облезлого, чумазого, исхудалого коня вижу первый раз. Просто безобразие! А вы тут стоите и пялитесь на него. – Я увидел, что у него на рукаве было три полоски, и заметил, что стрелки на форменных брюках идеально наутюжены. – В госпитале сто с лишним больных лошадей, а нас всего двенадцать. Вот этому лентяю поручили присмотреть за новоприбывшим, так что он остаётся, а вы все, бездельники, расходитесь. У вас своих дел хватает. Давайте, живо!
Солдаты разбежались, и со мной остался только один – совсем молодой. Он взял мой повод и повёл меня в конюшню.
– Эй, ты! – окликнул его громовой голос. – Майор Мартин через десять минут придёт осмотреть коня, и чтобы к тому времени он был вычищен, чтобы блестел, как зеркало, понял?
– Так точно, сержант, – ответил солдат.
Я радостно вздрогнул, услышав этот голос. Я пока не мог вспомнить, где и когда его слышал, но всё равно меня охватила радость, в душе поселилась надежда. И приятное предчувствие согрело меня. Он медленно вёл меня по мощёному двору, а я всё время пытался заглянуть ему в лицо. Но он смотрел под ноги, и я видел только его розовые уши и чистую шею.
– Ну как же ты оказался на нейтральной-то полосе, а, малыш? Все только об этом и говорят с тех пор, как узнали, что тебя к нам привезут. И как же ты себя до такого довёл, а? Весь в крови, весь в грязи, невозможно даже разобрать, какого ты цвета. Ну ничего, мы тебя приведём в порядок. Сейчас я тебя тут привяжу и соскребу основную грязь прямо во дворе. А уж потом начищу, как полагается, чтобы майор мог тебя осмотреть и разобраться с твоей раной. Прости, дружок, еды я тебе дать не могу, и воды тоже. Сержант просил тебе ничего не давать – вдруг понадобится операция.
