Люди Пальнатоки сели на лавки, им подали пиво. Хевдинги помянули усопшего, и веселье вернулось на столы. Один Фельнир видом выдавал неудовольствие. Склонившись к конунгу, он долго шептался с ним, уголки рта Свейна поплыли вниз, брови нахмурились и опустились. Лицо датского короля налилось красными красками. Подозвав дрожащей от волнения рукой стоящего близ стола отрока, конунг кивнул Фельниру. Тот достал из-за пазухи стрелу, передал слуге.
— Поди-ка по залу да выспроси, кто эту стрелу знает.
Отрок пошел вдоль главного стола. Все воины качали головами, не признавая стрелы. Парнишка переместился к боковым скамьям, обогнул угол, перешел к противной стене. Так он добрался до Пальнатоки. Приняв протянутую стрелу, Пальнатоки изучил ее, вертя то так то эдак.
— Узнаете ли, господин? — поинтересовался отрок.
— Как не узнать…
Волны шелестели в ночной темноте, скрывающей крадущегося вдоль берега лучника. Пальнатоки знал, конунг, уверенный в превосходстве над дерзким ублюдком, наверняка позволит себе передохнуть и погреться у костра. Его лодка виднелась отсюда, люди неспешно налегали на весла. Много их там? Присмотревшись, Пальнатоки решил, что в такую лодку уместится не больше двенадцати человек. Правильно он оставил воинов в разбитом на другом конце мыса лагере. Гремящая оружием толпа быстро себя обнаружит, Харальд хороший боец. То ли дело – одиночка с луком. Выстрел и армия датчан будет обезглавлена.
Он проползал сквозь заросли, пока не услышал голоса в роще впереди. Огонь костра подмигивал ему через щелки между деревьями. Пальнатоки тихо обошел всю стоянку и убедился, конунг среди этих людей. Натягиваемая тетива чуть скрипнула, ветер колыхнулся, разрезанный острым наконечником. Неестественно замерев, Харальд взялся за древко, наклонился и упал бездыханным.
— Что это?
— Ох, конунга не уберегли!
— Ищите убийцу, не мог далеко убежать!
— Что ж делать, как остальным признаваться?!
— Скажем в битве пал!
Свита галдела долго, а Пальнатоки уж скрылся в ночи.
— …это моя стрела. Позвольте забрать ее.
Звуки и голоса смолкли, точно померли все разом. Кружки не гремели, мужи не рассказывали о подвигах и походах. Понял Пальнатоки, к чему дело клонится. Конунгово лицо вытянулось и побледнело.
— А где же оставил ты свою стрелу раз она не при тебе?
— Эх, приемный мой сын, никогда не предавал тебя, никогда не говорил лжи, так и нынче останусь честен. Стрелу эту я оставил в теле твоего отца при Борнхольме, где застрелил его.
