— Ладно, потом, — остановил Лебедь. — Идут вон, кажется.
Вошел Гречко; сопровождавший его лейтенант-башкир плотно прикрыл дверь.
Гора Меженцев бросил на Гречко взгляд, другой и с откровенным удивлением пожал плечами: стоило такого «красавца» удерживать!
Эта же мысль, очевидно, пришла в голову и Лебедю, сделавшему какое-то неопределенное движение, и Уразовой, в глазах которой отчетливо угадывались и презрение, и такое же, как у лейтенанта Меженцева, удивление. Что могло привлечь в этом неприятном, жалком человеке красивую и чистую Катю?
В самом деле, Максим Гречко выглядел сейчас далеко не привлекательно. Понуро опущенные плечи, обросший редкой седой щетиной подбородок, глубоко запавшие избегающие людей глаза... Казалось, что теперь, после перерыва, все его сопротивление сломлено. Да и какой смысл мог быть в дальнейшем запирательстве?
— Ну, что теперь скажете, Гречко? — возобновил допрос капитан.
— Мне нечего говорить, — нехотя разжал бледные губы Гречко.
— Как же нечего?! — изумленно, с болью вырвалось у Уразовой. — А где Катя?
Гречко покачал головой.
— Не знаю.
— А кто же знает? Ведь ты ее от меня увез. Куда ты ее дел?
— Никуда я ее не девал.
— Да что же это такое?! — Взывая к помощи, Уразова обескураженно оглядела посуровевшего Лебедя, бледного от ненависти Меженцева, взволнованного, с алыми скулами лейтенанта-башкира. — Скажи, куда дел Катю? Мне от тебя ничего больше не надо! Ради своей дочери скажи!..
В окаменевшем лице Гречко шевельнулся какой-то мускул — только на мгновение, — и снова холодный, неодушевленный слепок с человеческого лица, не мигая, смотрел в угол комнаты.
— Дочь твоя каждый день меня спрашивает: где мать? Где ее могила? — Бледная, с резко обозначившимися скулами Уразова наступала на Гречко, голос ее звенел. — Ведь я знаю, что Кати нет живой! Куда ты ее дел?..
Конечно, такие прямые обращения к допрашиваемому, в обход ведущего допрос, являлись нарушением процессуальных норм и, в частности, очной ставки, но какой следователь, если он — человек прежде всего, подумает об этом? Не думал об этом и молчавший капитан, тем более что, движимая лучшими человеческими чувствами, Уразова задавала Гречко те же вопросы, которые, не присутствуй она здесь, задавал бы сейчас он, капитан милиции Лебедь.
— Вы будете отвечать, Гречко?
— Сейчас не буду... Везите. — В тусклых, глубоко запавших глазах Гречко впервые мелькнуло что-то похожее на любопытство. — Вы же меня арестуете?
