— Почему вы думаете, что нет?
— Да вы что! — снова возмутилась Уразова. — Не может этого быть!
«Правильно — не может!» — подмывало сказать и Бухалова, но вместо этого он рассудительно спросил:
— А пообоснованней?
— Это уж как хотите: обоснованно или необоснованно, а тут и говорить нечего! — В голосе Уразовой звучала обида. — Да разве мать — вы подумайте: мать! — на такое пойдет?! Она и поехала с ним ради дочки, чтобы у нее отец был. Разве сам-то он ей нужен был? Дрянь такая!..
— Вот это уже нечто существенное.
— Еще бы не существенно! Не заявись он тогда — жила бы Катя сейчас с Алексеем. Человек-то ведь какой! И Оля бы давно за отца считала!..
— Чугаев мне рассказывал, — подтвердил Бухалов.
— Я ведь прошлый раз Якову Васильевичу не все сказала. Потом уж вспомнила.
— А что такое?
— Письмо он раз с дороги прислал. Наверно, здесь, в Заломовске, с поезда и бросил.
— Сохранилось?
— Да, стала как-то перебирать все, смотрю — письмо. Сейчас покажу.
Уразова достала с этажерки помятый конверт, подала Бухалову.
Штемпель на конверте действительно был местный, отчетливо можно было прочесть дату: 13 мая 1947 года. На страничке, вырванной из блокнота, карандашом было написано:
«Катя, здравствуй!
Пишу с дороги, сейчас проедем Заломовск, и брошу письмо. Еду с одним капитаном в командировку. Остановиться не могу. Скоро обещают освободить, тогда приеду за вами. Обо мне не беспокойся. Поцелуй за меня Оленьку.
Твой Максим».
Почерк был торопливый, ломаный — похоже, что человек писал на ходу, наспех.
— Вот какой занятой! — кивнула Уразова. — С поезда до поезда остановиться не мог!
— Вы мне разрешите взять письмо?
— Берите, конечно.
— Ну, что же, Дарья Анисимовна, — поднялся Бухалов. — Спасибо за помощь.
Уразова проворно встала.
— Может, чаю попьете? Вы же есть, наверно, хотите?
— Нет-нет, спасибо, — энергично запротестовал капитан. — Мне еще кое-куда зайти надо. Да, вот еще что, Дарья Анисимович: если понадобится, вы сможете к нам приехать?
— Конечно.
— Ну, и отлично.
Бухалов надел шапку, протянул руку за шинелью и смущенно покраснел: оборванная вешалка была пришита и прочно держала синюю, с красной окантовкой, шинель на крючке.
— Зря от чаю отказываетесь, — улыбалась Уразова.
— Спасибо вам! — вложив в благодарность двойной смысл, кивнул Бухалов.
Хлопнула дверь, в теплую комнату вплыло белое холодное облачко.
Полковник стоял с Бухаловым у окна и, короткими кивками отвечая на приветствия входящих офицеров, укоризненно говорил:
