Недели через две освободилось место заведующего столовой и продовольственным складом, и неожиданно на эту должность был назначен Коровкин. Он числился хорошим командиром взвода, заочно учился в каком-то институте и, поговаривали, со временем мог сделать карьеру, стать командиром роты, и в полку были крайне удивлены, что он ушел в какие-то кладовщики, завхозы – презираемое в армейской среде интендантство…
Взвод, в котором служил Окладников, весной временно направили на полевой пункт связи для выполнения технического оперативного задания. Василия назначили поваром, хотя он толком не умел готовить, однако научился быстро, как ему было свойственно. Жили в палатках на опушке леса. Продукты раз в неделю привозил Коровкин, Василий расписывался за их получение. Иногда прапорщик оставался в лагере с ночевкой. В один из вечеров, когда Василий дежурил на радиостанции, они разговорились.
С запада надвигалась густая сливовая ночь, и представлялось, что в лужах не вода, а чернила. Небо было беззвездным, давяще-низким, вдали, в деревеньке, уже погасли последние огоньки. Монотонно-устало тарахтел дизель. Радиоаппаратура работала без сбоев, в проводах и блоках шуршало электричество, зеленые лампочки безмятежно горели, а красные дремотно-тупо и никчемно торчали на приборных панелях. Василий, настежь открыв дверь душной тесной станции, то прислушивался к ночи, то пытался вчитаться в "Алые паруса", затрепанную книжицу, случайно отыскавшуюся в ящике с отслужившими свой срок радиодеталями. Ему минутами воображалось, что он – Грей, стоит на палубе "Секрета", который, пластая поднимающиеся волны, несется туда, где живет она, его добрая Александра-Ассоль. Потом задремал, и ему виделись яркие, пронизанные солнечными лучами паруса, которые хватал и разрывал ветер. Василий отчаянно стягивал дыры, но материя все равно расползалась. Он плакал, кричал и безысходно, отчаянно чувствовал, что не способен спасти паруса.
Василия толкнули в плечо, – он вздрогнул и очнулся. Перед ним стоял Коровкин и дружелюбно улыбался. Василию стало совестно и досадно, что его застали спящим на боевом посту. Резко встал перед прапорщиком, но ударился головой о низкий потолок. Было больно, самолюбие страдало, хотелось потереть ушибленное место. Собрался было отрапортовать, но Коровкин отмахнулся:
– Сидите, сидите. Все ли в порядке на станции? Связь устойчивая?
– Так точно.
Василия раздражала улыбка прапорщика, – в ней показалась ему насмешка. Присел, повернулся лицом к аппаратуре и стал неподвижно-упрямо на нее смотреть. Коровкин полистал Грина и спросил:
