– Я тебя понимаю, Михаил, – хрипло отозвался Дунаев, пощипывая свою спутанную, с мелкой металлической пылью бороду. – Да, я хотел сорвать деньгу, потому что не был уверен – что же будет завтра или послезавтра. Живем одним днем. Подвернулось – срываем, а потом хоть трава не расти. Будь я тут хозяином – не допустил бы такого.
– Гроши, эти проклятущие гроши… – вздохнул Левчук. – Сколько они приносят бед… Эх!
Василий не отваживался вступить в разговор взрослых товарищей, но в его душе так и звенел протест, что, мол, врешь, Левчук, – любишь ты деньги! И я люблю, и все любят. Василий зубами заскрипел – мужики удивленно посмотрели на него.
Закончили перекур. Крановщик с неохотой взялся за рычаги. Все работали осторожно, опасаясь аварии. Но к вечеру она все же произошла – стрела задела за колонну, и с нее мешком свалился монтажник Дулов. Он сильно ударился, но был в сознании, даже виновато улыбался.
– Я же тебе говорил, гад! – с кулаками подбежал к Дунаеву густо-красный Левчук.
– Прекрати истерику, – холодно произнес Дунаев, сильной рукой отстраняя Левчука. – Не убился мужик, и ладно. Эй, Иваныч, как ты?
– Очухаюсь, – морщился Дулов. – До общаги доковыляю. А вы, мужики, работу не останавливайте – хорошая деньга в наш карман заплывает…
– Я так работать больше не буду, – крикнул Левчук, удаляясь в бытовку.
– Как знаешь, Михаил, – ответил Дунаев и крикнул: – Продолжаем! Все по местам!
– Молодец, земляк! – вырвалось у Василия. Он по-детски восхищенно смотрел на своего рыжебородого бригадира. Дунаев подмигнул ему.
Вскоре Левчук ушел из бригады.
Дунаевцы работали так, что после каждой смены Василий в общежитии валился в постель и мгновенно засыпал. Иногда ночью тревожно пробуждался, испуганно нащупывал под подушкой пачки денег и снова проваливался в сон. Утром тишком он рассовывал банкноты по карманам и весь день с ними не расставался. Когда в комнате никого не бывало, он пересчитывал эти приманчивые ценные бумажки и даже любовался ими…
Однажды дунаевская бригада возвращалась из командировки в базовый поселок. По причине нелетной погоды пришлось проболтаться в аэропорту Мирного более двух суток. Небо рубили острые молнии, воздух сотрясал гром. Переполненный аэровокзал гудел. Невыносимая, спрессованная духота выталкивала людей на улицу под навес, но холодное осеннее дыхание северо-востока и резкие косые потоки воды загоняли вовнутрь. Было жутко тесно. Кто-то нервно часами ходил туда-сюда, кто-то собачился с работниками аэропорта, требуя вылета, угрожая или, напротив, умоляя, кто-то спал прямо на каменном полу, калачиком свернувшись на газете.
