Мы снова шли – лесом, полем, но куда? А может, все приснилось мне?
Мы страдали от жары. У дедушки росли на кончике носа большие капли пота. Он разгорелся, словно в бане, но внешне мало переменился: на все пуговицы была застегнута неопределенного цвета застиранная рубашка с накладными военными карманами, туго был затянут в поясе сыромятным ремнем. Не скидывал он тяжелых кирзовых пыльных сапог.
– Фу, жарища проклятая! – постанывал я все громче, как бы исподволь упрекая дедушку за те мучения, которые он нежданно-негаданно на меня свалил. Но он молчал и неторопливо шел.
Слои горячего, жаркого воздуха ломали перед глазами горизонт и деревья, и там, вдалеке, воображалось, все растаяло и морем плыло на нас. Поля казались бесконечными. Только по правому плечу виднелись зеленовато-синие ангарские холмы, и они в этом знойном, немилосердном поле были желанными. Я невольно клонился вправо, заходил с дороги в пшеницу, но секущие стебли и твердые комья земли вынуждали меня сойти на мягкую землю колеи. Мучительно хотелось пить и есть.
Неожиданно тропа повернула вправо, и я улыбнулся. Вскоре лица коснулось дуновение с запахом пресной холодной воды, рыбы, сохнувшего на берегу ила и густого тенистого леса. Холмы становились ближе, наливались молодым зеленым цветом. Громко вскрикивали чайки, улетали к воде. Я не выдержал – побежал, взобрался на высокий бугор и мне хотелось крикнуть: "Здравствуй, моя прекрасная Ангара! Здравствуй, свежесть! Здравствуйте, изумрудные холмы! Здравствуй, плеснувшая хвостом рыба!"
Дедушка медленно поднялся ко мне и сказал, рукавом смахивая с распаренного лица пот:
– Вот она, внук, наша Ангара-матушка, жива-здорова. По европам я прошел, а такой красавицы реки не встретил.
Мне после нежного "матушка" подумалось, что Ангара – живая женщина, она может думать и чувствовать.
– Долгонько, Петр, она ждала нас. Гляди, сколько припасла свежести, блеска да света.
Я живо сбросил на траву рубашку и брюки, осторожно вошел в холодную воду. Постоял по щиколотку в ледяном, но желанном иле. Шагнул глубже – вода щекочуще обвилась вокруг меня, а возле подбородка и глаз засияли блики и лучи. За шею игриво цеплялись щепки и кора. Я оттолкнулся от каменистого дна и неспешно, без взмахов и плеска поплыл.
Мне стало так легко, словно я летел, парил, слегка взмахивая руками. Нырнул, открыл в воде глаза и увидел зеленовато-желтую, почти что янтарную долину. Солнечные лучи шелковыми косынками опускались к самому дну. Метались рыбешки и уносились в серовато-зеленую, как глухой лес, пугающую меня глубину.
