— Вы совершенно правы, господин Сондерсен, — согласился Вестен. — Реагировать иначе Норме не имело никакого смысла.
Сондерсен поднялся. Норма довольно долго не спускала с него испытующего взгляда. И теперь обратилась к нему:
— Господин криминальоберрат, еще во время нашей первой встречи, после преступления в цирке «Мондо», я хотела спросить вас: примерно лет двенадцать назад я познакомилась в дирекции полиции Нюрнберга с господином Вигбертом Сондерсеном, он как раз собирался уходить на пенсию. Это не ваш отец?
Высокий худощавый сотрудник ФКВ удивился.
— Да, это был мой отец, фрау Десмонд. Однако каким образом… — Он по привычке поднял руку.
— Увидев вас, я сразу вспомнила его. Вы очень похожи…
— А что вас привело к нему?
— В мае семьдесят четвертого года в Нюрнберге состоялся сенсационный процесс. Сильвию Моран, знаменитую актрису, обвинили в том, что она убила своего любовника, Ромеро Ретланда, который ее шантажировал. В деле была замешана дочка Моран, маленькая девочка. Не то умственно отсталая, не то с тяжелой наследственностью…
— Боже мой, конечно! — подхватил главный редактор Ханске. — Вы ведь писали об этом процессе, Норма! Потрясающие репортажи! Их перепечатали во всем мире. Об этом процессе даже роман написан. Подождите, как же он назывался?
— «Никто не остров», вот как, — сказала Норма. — Ваш отец, господин Сондерсен, первым оказался на месте происшествия и на процессе выступал в качестве свидетеля. Я с ним несколько раз подолгу беседовала, — и, обращаясь уже ко всем, начала рассказывать: — Это был очень умный человек, в сердце которого навсегда поселилась печаль. Когда-то он собирался стать учителем и внушать ученикам мысли о добре. А потом решил, что активная борьба со злом куда важнее, и пошел служить в полицию. Попал в уголовную. Долгие годы вел дела самых отпетых преступников. И от этого с каждым годом силы его убывали. Я никогда не забуду, что он мне однажды сказал: «Моя задача состоит в борьбе с абсолютным злом. Знаете, что самое страшное в абсолютном зле? — спросил он меня. — Что мы против него бессильны. Любое абсолютное зло наказуемо, и любого преступника мы в силах наказать. А в итоге это ничего не дает. Сделать его лучше, сделать его хотя бы относительно хорошим человеком мы не в состоянии. А самое плохое во всем этом, — сказал он, — самое плохое вот что: когда я оглядываюсь на прожитую жизнь и проделанную работу, я вижу, сколько битв мною проиграно, сколько ошибок допущено. Ничего не исправишь и обратного хода не дашь…»
