Вместе, всегда вместе, подумала Норма. Пьер и я… даже за воскресными газетами мы спускались вместе… Не знаю, выдержу ли я, подумала она. Они ехали в Санкт-Паули по Репербану.[12] Здесь еще горели яркие фонари, слышались громкие голоса, песни, крики и вопли, звучала музыка. У подъездов домов стояли проститутки. Задирая и без того короткие юбки, они демонстрировали голые ляжки и призывно улыбались. Стоило машине Барски проехать мимо, как они стирали эти улыбки с лица. Вид у них был усталый донельзя, работали они на износ. На одном из перекрестков бузила группа немолодых уже мужчин, тротуар и проезжая часть улицы — вся в пустых пластиковых пакетах, брошенных газетах, разорванных плакатах, мусоре и блевотине.
Мимо промчалась машина.
— С ума он сошел, что ли? — возмутилась Норма.
— …Жили мы в очень живописном месте, — продолжал Барски, который даже не заметил промчавшегося мимо лихача. — Мы часто сидели на балконе и разговаривали или слушали музыку. А иногда подолгу молчали, любуясь плавным течением Вислы… Бравка…
Посреди мостовой лежал пьяный. Барски осторожно объехал его.
— Такими ночами, как эта, — продолжал он, теперь уже действительно разговаривая сам с собой, — теплыми летними ночами мы могли просидеть на балконе до самого утра, когда и воды Вислы, и небо начинали светлеть, и их цвет, как и краски просыпающегося города, менялись с каждой минутой… Какие чудесные это были краски… какие дивные ночи… Бравка отказывалась идти спать… Ты должна, говорил я… И мне тоже надо поспать… Через несколько часов нам на работу… А она чаще всего отвечала: «Давай посидим еще немного. Прошу тебя…»
Посреди мостовой стояла женщина, водитель посигналил. Но женщина не двинулась с места. Барски притормозил и повернул руль. Но та тоже сделала несколько быстрых шагов в сторону и едва не оказалась под колесами. Брюнетка с большими карими глазами, скуластая и очень привлекательная. Разве что слишком ярко накрашенная. В углу рта — сигарета. Тонкое красное платье с глубоким декольте и разрезами на бедрах. Молодая женщина помахивала сумочкой из черной лакированной кожи. Рот ее растянулся в привычную улыбку, когда она подошла к окну машины, где сидел Барски.
— Эй, парочка! — Голос у нее был столь же вульгарный, как и внешность.
Отшвырнув сигарету, она открыла левую заднюю дверцу машины и плюхнулась на сиденье.
— Ну, наконец-то! Наконец-то опять позабавимся втроем!
— А ну выметайся! — в ярости крикнул Барски.
