Словом, я видела, что Хенк не в своей тарелке. И не потому, что взволнован встречей. Нет, не потому. Такие вещи я чувствую безошибочно. А присутствовало тут нечто третье, таинственное и непостижимое. По крайней мере, непостижимое для меня.
Я было уже собралась назвать ему данные своего прибытия, и мы двинулись к выходу, поскольку Хенк сказал, что его записная книжка осталась в машине. А машину он арендовал на пару часов, и мог бы прокатить меня туда... сюда... потом вот еще куда... (назывались религиозные святыни самых разных конфессий). И вот, проходя уже возле стойки бара, то есть у самого выхода, Хенк вдруг резко повернулся к бармену и – словно даже не ртом, а всем своим чревом, то есть всем нутром, естеством своим – с облегчающей яростью выкрикнул:
– Подумать только: чашечка кофе – десять шекелей!!.
Но мне не хотелось бы заканчивать историю именно так. Это было бы как-то несправедливо по отношению к Хенку, с которым я знавала и лучшие минуты. Поэтому закончу на воспоминании, которое предшествовало моему отлету в Штаты.
Стоял конец октября, американский ангажемент еще не был подписан, и тут, в некий дурацкий вторник, когда небо, выворачиваясь наизнанку, без передышки блевало помойным дождем, я вспомнила, что у Хенка сегодня день рождения.
...В цветочной лавке я составила букет из высоких роз. Каждый стебель такой розы был мощно оснащен боевыми шипами, словно сказочное древко геральдического флага. Букет получился роскошным: розы были и жарко-пунцовые, и мохнато-персиковые, и шелковисто-алые, и брусничные (с плотными, словно головки змей, бутонами), и чайные, и свекольные; была там парочка роз лебединой белизны – вся эта очаровательно-свежая пестрота дышала райским эфиром и, шурша, слегка шевелилась... Затем, по дороге, я прихватила бутылку «Jenever»[9]. А в «Bijenkorf» купила итальянский галстук от «Moschino» – в цвет Хенковых глаз. Хотя представить Хенка в галстуке было, конечно, забавно...
В такси я забыла свой плащ. Произошло это до смешного просто: водитель, молодой араб, взялся молоть двусмысленную чепуху, на середине пути я велела остановить, выскочила под дождь...
Поднимаясь по ходившей ходуном лестнице, я предполагала услышать гвалт и музыку. Но было тихо. Понятно: станет он в такой день сидеть дома!
Я устало остановилась перед его дверью. Рядом с ней, как и раньше, стояло высокое, треснувшее пополам зеркало. Вид у меня еще тот: черные мокрые чулки, как у невзыскательной проститутки... на каблуки-шпильки наколоты грязные листья... Винтажное платье из креп-жоржета тоже насквозь мокро... нагло торчат соски, словно разросшиеся от дождя... обрисованные платьем, очень рельефно проступают трусики, пояс для чулок, подвязки... Мои волосы, как и прозрачный шарф, висят чуть не до пят...
