Идея мировой империи вытекает из принципа борьбы цивилизации и варварства, борьбы метрополии с дикими окраинами. Империя устанавливает правовое пространство, выдвигает наднациональную цель и предлагает общее благо для всех — в том числе и отсталых — народов. Российская империя — как фрагмент империи мировой — показывает нам общую проблему как бы в свернутом виде. Мы возвращаемся к идее империи в тяжелый для страны период. Да, экономический кризис. Да, промышленность стоит, а индексы падают. Но вспомним историю: то время, когда возникала Петровская империя, было не легче. Надвигались поляки и шведы, да мало ли, сколько было неприятностей. А главное — надвигалась стихия варварства! Сегодняшний кризис Запада — лишь повод для консолидации мировой империи. Надо осознать, откуда идет угроза, поднять выше штандарты прогресса.
Отрицать Российскую империю сегодня — это значит отрицать дело Петра, вернувшего нашу отчизну в лоно христианской цивилизации. Возвыситься над общинным азиатским миром и создать несокрушимую крепость личностей — вот задача империи. И если снова возникнет Империя российская петровского образца, она естественным образом сольется с империей глобальной, мировой.
Этими мыслями делился Голубков с коллегами, а те не могли воспринять эту — такую прозрачную и ясную — правоту. Казалось бы, что может быть надежнее империи — ну уж не коммунистический же, не к ночи будь помянут, интернационал трудящихся? Не город же, извините за выражение, Солнца? Не созданные же воображением Фурье, excuse my French, фаланстеры?
Извечный оппонент, завистливый Кошмарников, говорил Голубкову запальчиво: «Ну, построим мы империю, а религию имперскую какую учредим?
Рухнет эта империя, как Рим рухнул, когда придет с Востока новая религия». «Откуда же новая религия возьмется? Террористы арабские ее, что ли, нам принесут?» — так отвечал противнику Голубков. Кошмарников же, демагог и софист, говорил: «Что уж принесут мусульмане, мы увидим. От чего мы сами отказались, то они нам и принесут. Христианство в Рим принесли готы — именно потому, что самому Риму христианство не потребовалось».
«От какой же религии отказался новый Рим? От казарменного социализма? Свобода, достоинство, гражданские права, христианские добродетели, — терпеливо втолковывал Кошмарникову профессор Голубков, — вот религия новой цивилизованной империи». И Кошмарников замолкал, не находил слов. Профессор Голубков говорил: «Мы хотим быть винтиками — или хозяевами судьбы? Свобода лучше, чем несвобода».
