Новое утро приносит с собой двенадцать разноцветных бусин и три узелка. Ровно столько их на кожаном шнурке, который лежит на подносе с завтраком. Какое-то время Соня безмолвно вертит в руках послание Волчицы. Нынче в полночь, в храме… Пожав плечами, она с кривой усмешкой повязывает шнурок себе на лоб, вместо обычной ленты, скрепляющей рыжие волосы. Пусть полюбуются!
Разумеется, на нее смотрят. Не осталось незамеченным использование храмового послания в качестве головного убора. Однако никто не произносит ни слова. За последние дни, вольно или невольно, Соня в Логове сделалась неким источником напряжения, точкой, где сходятся самые разные силовые линии, где сплетаются нити возможных конфликтов, и, по негласному уговору, никто не трогает ее, словно чувствуют, что в любой момент натяжение может разразиться взрывом. Соня, в свою очередь, также не рвется ни с кем заговаривать первой, и весь день проводит с Искоркой, пока, наконец, не приходит время привести себя в порядок и отправляться в храм.
* * *
Большой храмовый гонг медленно и гулко отбивает полночь. Распахиваются тяжелые двери, обитые медью с непонятным рисунком, на который лучше не смотреть слишком долго, потому что начинает кружиться голова. Где все остальные, Соня не знает. Она одна перед дверями. Впрочем, в храме немало входов, точное число их неизвестно никому, кроме жрецов Волчицы. Ей был указан именно этот. Вполне возможно, что остальные получили приказ зайти из других мест, либо каждому назначено свое время, так, чтобы они не пересеклись друг с дружкой у Большого Огня.
В храме темно. Темнота эта давит на глаза, и ей словно приходится делать над собой усилие, чтобы не выпустить из виду крохотный огонек, горящий далеко впереди. Мрак стискивает со всех сторон, мешает дышать, каждый шаг дается все с большим трудом, и вскоре ни на что постороннее у Сони уже не остается мыслей. Она движется словно сквозь густую черную воду, как будто на веревке подтягиваясь по лучику света к его источнику, сверкающему во мраке острым булавочным уколом.
Внезапно тяжесть отпускает. Столь стремительно, что, не удержавшись на ногах. Соня падает на колени… И понимает, что тьма сама вывела ее на место. Прямо перед ней — Большой Огонь.
Она по-прежнему не видит ни души, однако чувствует незримое присутствие посторонних поблизости. Казалось бы, в свете пламени, тем более столь яркого, как этот огонь, разведенный в широкой мраморной чаше, украшенной изображениями рун, можно было бы разглядеть почти все внутренности храма… Но огонь странным образом не дает света. Тьма подступает к самым его границам. Порой Соне кажется, будто на самой периферии зрения мелькают какие-то смутные тени, образы… она даже не может сказать, люди это, животные или некие потусторонние существа… Слышатся звуки: шорохи, шепоты, какой-то скрип и скрежетание… их происхождение определить она также не способна.
