Потрясающе красива была и девушка за стойкой приема гостей: смуглая, черноглазая, черноволосая, как большинство здешних женщин. За ухом у нее красовался красный цветок. Только что закончилась какая-то конференция, многие участники разъехались, и мне не составило труда получить номер. Когда я заполнял регистрационную карточку, в голове у меня забрезжила идея.
Девушка за стойкой была именно та, с которой я говорил по телефону. Я спросил у нее, не могу ли я взглянуть на регистрационную карточку Уэбли Олдена, и через некоторое время она нашла ее и протянула мне. Я достал из бумажника чек, выписанный мне Уэббом, и убрал бумажник в карман пиджака. Это был чек на тысячу долларов, который он мне дал — как давно? Пять суток назад. Я сравнил подписи на чеке и регистрационной карточке. Они были одинаковыми. И идея умерла, не родившись.
Я сунул чек в карман брюк, не понимая, что же случилось. Что-то во всем этом было несуразное. Не сходились концы с концами. Они плавали в воздухе, как тонкая паутина. И в то же время у меня было ощущение, что я знаю уже достаточно. Если бы мне удалось увидеть всю картину под нужным углом зрения, я бы все понял.
Фотографии, в том числе и фото Уэбба, тоже мне не помогли. Я показывал их всем подряд, задавая вопросы, а потом махнул рукой и проследовал за посыльным в свой номер. Там я растянулся на постели, поставил телефон себе на грудь и позвонил в «Пеле». Лоана должна была там выступать сегодня. Это было ее четвертое представление. Пока еще ее не было, но у меня был номер ее домашнего телефона. Я его набрал.
Она была дома, как раз собиралась уходить в клуб. По телефонному разговору я понял только, что голос у нее низкий, мягкий и приятный. Я рассказал, кто я такой, и упомянул Уэбли Олдена. Она поинтересовалась, как он поживает.
— Он мертв, — сказал я, — а вы не знали?
— Мертв? Ох, простите. Я не знала.
Голос ее зазвучал приглушенно, но сильно потрясена она не была, что было естественно: они не были хорошо знакомы. Я начал ей рассказывать было, что он убит, но решил, что эти и все мои остальные вопросы могут подождать, пока мы не увидимся.
— Мне бы очень хотелось поговорить с вами, мисс Калеоха.
Она засмеялась:
— Извините, это я к тому, что все жители материка так не правильно произносят мою фамилию.
Я произнес нечто вроде «Ка-лии-оха». А она произносила скорее «Ка-лэй-ох-ха». Но золотистая мягкость ее артикуляции, переходящей в журчащий шепот, делала так, что все это звучало как на неведомом языке. Да, на совершенно незнакомом языке.
