И еще он увидел — ей богу, увидел, — как в них отразилась чайка, пролетающая над накатывающей волной. Что— то она там схватила.
Он еще успел подумать:
Что за дерьмо такое?— и понял, что на этот раз его все-таки вырвет.
За какую-то долю секунды, до того, как его вывернуло, пока он еще не оторвал взгляда от зеркала, голубые глаза исчезли… но до этого он еще испытал странное ощущение, как будто в нем два человека… как будто он одержим, как та девочка из «Изгоняющего дьявола».
Он явственно ощутил у себя в созгу чье-то чужое сознание и услышал чужую мысль не так, как человек слышит собственные свои мысли, а как будто голос по радио:
«Я прошел. Я в воздушной карете».
Было что-то еще, но Эдди уже не расслышал, потому что был зант другим: старался стошнить в раковину, производя при этом как можно меньше шума.
Он не успел еще вытереть рот, как вдруг с ним приключилось такое, чего в жизни с ним не случалось. На какой-то пугающий все словно замерло. Не было ничего — пустой интервал во времени. Как белая лакуна на месте колонки в газете.
Что это?— подумал Эдди беспомощно.
— Что еще за дерьмо?
А потом его снова стошнило. Может быть, даже и к лечшему. Что бы там ни говорили, у рвоты есть хотя бы одно, но действительно стоящее, преимущество: пока ты блюешь, ни о чем больше ты просто не можешь думать.
3
Я прошел. Я в воздушной карете,— подумал стрелок, и уже через секунду:
— Он меня видит в зеркале!
Роланд подался назад. Не совсем ушел, но попятился, как, бывает, ребенок отступает в самый дальней конец длинной комнаты. Он находился внутри небесного экипажа и внутри какого-то человека. Внутри Узника. В это первое мгновение, когда он подступил почти к самому переду (он не знал, как это правильно описать), он был даже более чем внутри: он почти стал этим мужчиной. Он чувствовал недомогание этого человека, его болезнь и знал, что его сейчас вырвет. А еще Роланд понял, что он может не только чувствовать это тело, но и, при необходимости, им управлять. Он будет мучится всеми его болячками, и обезьяноподобный демон, который его донимает, будет терзать и Роланда тоже, но если ему будет нужно, он
можетим управлять.
А может и остаться незамеченным.
Когда у Узника прошел приступ рвоты, стрелок рванулся вперед, на этот раз уже — до самого переда. Он почти ничего не понимал в этой странной ситуации, а действуя в ситуации, в которую не совсем врубаешься, можно нагородить таких дел, что потом сам рад не будешь, но Роланду было необходимо узнать две вещи. И эта отчаянная необходимость перевешивала любые последствия, пусть даже самые что ни на есть ужасные.
