Первым уроком была история. Антон к звонку опоздал.
Учитель истории Григорий Григорьевич, или Гри-Гри, нестарый, щеголеватый мужчина, знающий, казалось, все подробности всех исторических эпох, разглядывал классный журнал, выбирая жертву отвечать.
Жертва сама предстала пред его требовательные очи.
— Извините, я опоздал.
— Вижу. Заслужишь в наказание галочку. Прошу.
Гри-Гри театральным жестом пригласил Антона к доске. Вообще он любил жесты, носил усы и бородку и пестрые галстуки.
— Итак, что мы скажем по поводу колониального характера английского империализма в девятнадцатом веке?
Естественно, об английском империализме Антон не имел представления. Молчал. Почесывая висок, косил глаза на Шибанова, взывая о помощи. Как мог Шибанов помочь? Черт бы побрал английский империализм.
— Тэ-экс! — догадался Гри-Гри.
«Сейчас начнет проповедовать», — подумал Антон. Характер Гри-Гри был известен. Гри-Гри презирал лентяев, беспощадно преследовал лень, не уставая внушать: образование — это труд, труд и труд. Талант — тоже труд. Бездельник ничтожен.
— Итак, мы молчим, — язвительно начал Гри-Гри, — нам нечего сказать. В голове пустота. Что касается меня, я считаю, не всем обязательно полное среднее образование. Вам предоставлено это благо, но если вы не умеете им воспользоваться, не стоит обременять своим пустопорожним присутствием класс.
Знал бы Гри-Гри про беды Антона, знал бы, как соскучился о школе Антон! Нет, он знал одно: урок Антоном не выучен.
— Новодеев, представляешь ли ты, как ничтожен и жалок бездельник!
— Вы меня оскорбляете.
— Не оскорбляю, а констатирую факт — пробездельничал, сам себя наказал, стоишь истукан истуканом на посмешище классу.
Антон задохнулся от гнева. Слова учителя стегнули его.
— Не издевайтесь! — крикнул Антон. Он потерял над собой контроль. У него прыгали губы.
— Новодеев, получишь за поведение кол, — грозил учитель.
— Хоть десять! — дерзко ответил Антон, чувствуя, что падает в пропасть и не может удержаться.
— У н-е-е-его умер от-е-ец. Не-е-едавно, — сказал Колька.
Гри-Гри немного смутился.
— Да? Сочувствую, но… мужчина в самое трудное время должен держать себя в руках.
— О-он держит се-е-бя в руках.
— Шибанов, тебя не просят быть адвокатом. Новодеев, итак, отвечать не будешь?
— Нет.
— Значит, двойка — заслуженно.
— Говорят же ва-ам, у не-е-го у-умер оте-ец, — повторил Колька, от волнения заикаясь больше обычного.
Учитель услышал дерзость в тоне Шибанова. Один дерзит, другой дерзит. Если сейчас не поставить распустившихся мальчишек на место, они ему сядут на шею.
