— Птицы одного полета. — Отец ткнул ножом в сторону Рэя. — Не замечаете малиновку, летающую вместе с воронами!
— Ты ворон, пап? Или малиновка?
— Она красивая, — вдруг вставила мать. — Мисс Корея. А тебе какая нравится, Робби?
— Мне вообще ни одна не нравится! — Робби густо покраснел.
Рэй засмеялся. Он-то знал, что его брату нравятся все без исключения. Он-то слышал, как Робби ерзал под одеялом, когда думал, что Рэй спит.
— Енох прав, — заявил отец. — Отправить их всех обратно! — А что, если они отсюда родом? — поинтересовался Рэй, запихнув в рот последний кусок хлеба с джемом. — Куда их тогда отправлять, а, пап?
Его отец продолжал рассуждать о птицах одного полета и диких зверях, а Рэй встал, отнес тарелку на кухню и поднялся в свою комнату. Он знал, что ему нужно. Рэй включил музыку на максимально допустимую в этом доме громкость — 5,15.
Затем пересчитал деньги, убедившись в том, что на метро хватит, и вспомнил слова Скипа Джонса. Тот однажды сказал ему, что, когда принимаешь героин, все проблемы отступают на второй план. Именно такое чувство испытывал Рэй, когда слушал музыку. Мир отступал.
Но с нижнего этажа донесся омерзительный запах домашнего пива — сваренного из горького хмеля, жидкого солодового экстракта и сиропа. Отвратительное месиво целыми неделями бродило в огромных металлических кадках. Его вонь вызывала у Рэя рвотный позыв. Это было одним из минусов жизни с родителями.
Пол Рэя навеки останется потолком его отца.
Стоя у одного из герметично запечатанных окон редакции, Леон наблюдал за закатом солнца и толпами людей, покидающих здание и спешащих к станции «Ватерлоо», домой.
Когда Леон удостоверился в том, что большинство людей ушли, он завернул в туалетную комнату и подошел к зеркалу над раковиной. Выждал, пока мимо проковыляет уборщица с ведром, а затем медленно снял шляпу. У него были густые жесткие волосы, они напоминали ему проволочную мочалку, с помощью которой оттирают сковородки. Но самым поразительным был их цвет. Несколько часов назад Леон выкрасил волосы в ярко-оранжевый. «Золотая осень» — так было написано на этикетке флакона.
Леон взглянул в зеркало, и его передернуло, словно ему неожиданно отвесили пощечину. Он поспешно надел шляпу, схватился за поля обеими руками и надвинул ее глубже на уши. Катастрофа.
Леон ненавидел свои волосы. И они отвечали ему тем же.
В одной из песен Рода Стюарта… Помнится, в то время Леону было пятнадцать, а Род еще дружил с Джоном Пилом
