Крик вернул в Сёмкин организм какие-то силы, непонятное оцепенение прошло, и мальчик снова обрёл способность двигаться. Вскочил, уронив удочку, и, опрокинув ведро, рывками, втягивая голову в плечи, огляделся, решая, куда бежать.
Тем временем серый шар вернулся и снова завис над озером. Через несколько секунд Сёмка понял, что расстояние между шаром и поверхностью воды медленно сокращается, то есть шар опускается. Захлопнув отвалившуюся челюсть и больно прикусив язык, Сёмка начал осторожно отступать к лесу, нащупывая ногой тропу и опасаясь повернуться к озеру спиной. Зайдя за куст краснотала[4], развернулся и понёсся что есть мочи в сторону посёлка. Разом сбил дыхание, но остановиться не мог, не смел, бежал, судорожно разевая рот и до боли распяливая рёбра, придерживая рукой колющий бок. Только в виду посёлка, уже спустившись с некрутого пригорка, встал, согнувшись, и перевел дыхание, почти с нежностью слушая привычный брех собак и грай ворон, устраивающихся на ночёвку. Видели ли в посёлке шар?
Тропинка огибала огороды и с северной стороны выводила прямо на главную деревенскую улицу, но Сёмка боялся так сильно, что идти вдоль посёлка не стал и метнулся домой прямо через жерди и огород бабки Насти. Полкан, здоровенный бабки Настин кобель, рванулся было разодрать Сёмке штаны, но вечер был ранний и цепь с пса ещё не сняли. Полкан продышался от врезавшегося в горло ошейника, обиженно гавкнул, тряхнул мохнатыми ушами и ушёл в будку с отчётливым выражением на чемоданистой морде: «разве можно работать в таких условиях?!»
А Сёмка влетел в родные сени, распахнул дверь, вдохнул знакомый затхлый домашний запах и обессиленно прислонился к дверному косяку. Мать у стола шинковала капусту, брат с сестрой возились с какими-то обломками игрушек на продавленном диване.
— Ну чего, рыбки-то принёс? — спросила мать, не поднимая головы. Сёмка молчал, и женщина опустила нож и взглянула на старшего сына. Сёмкино лицо было не бледным даже, а каким-то желтым, как будто бы вся кровь из него куда-то разом подевалась. Губы отчётливо голубели, глаза были как тряпочные пуговицы, а полы распахнутого ватника взлетали с каждым шумным вздохом.
— Сыну!.. Что?! — растерялась мать.
Она знала сына. Знала, что Сёмка может за себя постоять, неприятностей своих в дом не несёт, обижать его в посёлке вроде бы некому… И что же теперь?!
— Ничо, мам, ничо… — негромко сказал Сёмка и сполз спиной по притолоке, присел на корточки. Малыши на диване прекратили вырывать друг у друга обломки, притихли. Из спальни выглянула Люша, сестра матери. В руках у неё был носок, который она штопала.
