— В чем я солгал тебе?
— Когда мы говорили об истреблении белых свиней и кур, ты сказал, что ничего не знаешь.
— Я слышал об этом, но разве я сам убивал?
— Ты делал кое-что другое.
— Ты не спрашивал о том, что я делаю. Я ни в чем не солгал тебе.
— Все равно, ты что-то скрывал от меня.
Коломб сделал шаг вперед.
— Что? — спросил он.
Том чувствовал, что перед ним человек более осторожный, более сильный и более быстрый, чем он сам. Но он нарочно отвернулся и начал медленно отпирать высокий шкаф. Он вытащил винтовки, все еще связанные вместе, и положил их на пол между собой и Коломбом.
— Ты видел их раньше?
Том заставлял себя волноваться и негодовать, борясь с воспоминаниями о своей былой мужской дружбе с Коломбом. Лучше сразу покончить с этим — оба они дошли до предела в своей ярости. И он увидел: события назревают. Глаза зулуса налились кровью, а лицо его, казалось, вздулось, потемнело. Он облизнул губы, прежде чем ответить.
— Я видел их раньше, Том.
— Ну?
— Они принадлежат мне.
— Клянусь богом, ты просто сошел с ума. Значит, ты послал свою жену одну с этим грузом?
— Где она? — с трудом выговорил Коломб. Он присел на карточки и положил дрожавшую от напряжения руку на винтовки. — Где она?
— Я не знаю.
На мгновенье Коломб отвел взгляд и закрыл глаза: потом встал и выпрямился во весь рост, ожидая, что будет делать Том.
— Вчера, — сказал Том, — твой дед дал мне новое прозвище: Тот, Перед Кем Отступает Преступник.
Он повторил слова, выразительные и звучные, по-зулусски. Они подействовали на Коломба, как удар по лицу. Лоб его сморщился, словно от боли, а ноздри раздулись.
— Отец моего отца, — хрипло сказал он.
— Но-Ингиль или Коко знают, что ты делаешь?
— Они не знают.
Том взглянул на него. Что это — новая ложь? Разве не все они участвуют в этом, исступленно пытаясь вытащить из соломы ассагай или достать из-под пола спрятанные там топор и мушкет? Но этим они только обрушат смерть на свои мирные долины.
— Том, я не преступник, это плохое слово, мне тяжело его слышать.
— Что же, ты сеешь добро при помощи этих винтовок?
— Я оплакиваю свою жену, — сказал он, не отвечая на вопрос Тома. — Я плачу по ней, если она в опасности.
— Она вне опасности… — Том умолк, осознав смысл своих слов, и тихо добавил — Во всяком случае, в такой же степени, как все мы.
Эти слова немного успокоили зулуса и, казалось, вернули Тому его доверие. Он всегда был таким — слова и тон речи производили на него сильное впечатление, как будто в обычной человеческой речи скрыта чудесная, чуть ли не волшебная сила. Услышав невольно вырвавшиеся у Тома слова «она вне опасности», он как бы заглянул ясновидящим оком в душу друга и убедился, что оба они таят в себе обет, который никогда не будет нарушен. Он снова отошел в конец комнаты, к двери, и присел на корточки. Том понял, что теперь он поведет разговор так, как нужно ему, с тонкой, столь любимой зулусами дипломатией.
