Дело Золотарёвых – дело кошмарное: целая семья была вырезана самым бесчеловечным образом. Сегодня передано по телефону, чтобы мы повесили этих господ. Они уже знают об ожидающей их участи, но держатся с удивительным достоинством: спокойно, но без вызова. К ним входит Ю. Абашидзе. Его почему-то на гауптвахте все даже любят. Убийцы просят, чтобы их не вязали, но Абашидзе на это замечает, вполне, впрочем, резонно, что рисковать не желает: «А вдруг удерёте? Чёрт вас знает…». Они улыбаются и обещают не удирать.
Внизу у подножия фортов есть полянка – небольшая, уютно покрытая зелёной травкой, с одиноко растущими развесистыми деревьями. Прямо восхитительный уголок, словно предназначенный для пикников. Но сегодня не пикник там будет, а что-то совсем другое… На ветвях одного из деревьев висят пять верёвок. Имеется и табуретка: всё, что нужно. У ствола толпится народ: драгуны, которые будут вешать, много офицеров, охраняющих полянку, священник и просто любопытные солдаты. Их лица, смутно белеющие в наступающих сумерках, выражают любопытство и нетерпение.
Преступников ещё не привели. Впрочем, вот и они. Их только трое: одного – Чудакова – помиловали. Руки их привязаны к туловищу и связаны крепкими тонкими верёвками. Один из них прямо красавец – высокий, статный, с кудрявыми чёрными волосами. «Выходи кто-нибудь!»
Один из убийц, не дожидаясь повторений, смело выходит вперёд. Забраться на табуретку ему нелегко, так как руки связаны; кто-то помогает и подпихивает его вверх, но оказывается, верёвка слишком коротка и от головы до неё остаётся ещё с четверть аршина. Приходится на руках поднять его, чтобы голова была на одном уровне с верёвкой. Он тяжёлый, и это нелегко. Его чуть не роняют, но наконец голова попадает в петлю, и он сам движением головы поправляет верёвку, застрявшую у подбородка. Потом табуретка падает на землю, и человек пять ещё дёргает его вниз, думая, что он скорее задохнётся. Но получается только хуже. Верёвка обрывается, и тело с глухим шумом падает на траву. Кто-то хватает его за верёвку и, волоча по земле, тащит к яме. Но, видно, мы плохие палачи… Жертва ещё не умерла, она хрипит и бьётся, как какая-то рыба: «Если вы не умеете вешать, так… не беритесь… проклятые… только… мучаете даром…»
Все невольно бледнеют. Холодный пот выступает у меня на лбу. Противно, и жалко, и стыдно. Даже Абашидзе, далеко не мягкий, растерялся и приказывает дострелить. Маклаков и Люфт, почти не целясь, поднимают свои винтовки. Два почти одновременных выстрела… Лёгкий синий дымок, брызги мозга и крови… Тело падает на траву; дёргается развороченная голова, кровь с бульканьем и хлюпаньем идёт из горла, потом всё затихает. Пахнет тошнотным запахом крови. Тащат <казнённого> к яме. Тело ещё дёргается, и когда кто-то спихивает его вниз, оно, словно тяжёлый мешок, согнувшись пополам, падает на землю, долгий хрип ещё раз раздаётся из его горла. Но уже никто не обращает внимания, и земля крупными комьями скоро покрывает дёргающееся тело…
