Настя постояла, еще не понимая, и побежала из дому. Двором она пронеслась, но за калиткой пошла медленно, вдруг оробев встречи с матерью. Ведь замечала, что с мамой творится неладное! Замечала. Некогда было задуматься. Эгоистка, типичная эгоистка! Тебе некогда, ты занята собой, своими делами. А мать? Мама вся какая-то стала погасшая. Бродит как тень. Или сидит на тахте, подобрав ноги, и курит. Папа в отъездах. Папочка, даже когда ты ненадолго уедешь, без тебя сиротливо. Ты у нас умный, великодушный, ты замечательный, папа! Папа, мы с мамой гордимся тобой! Обожаем. Ты наш самый любимый, родной. Не верю, ничего не случилось! Серафима Игнатьевна напутала. Недавно (да это было позавчера!) как он орал на нее по телефону за то, что какому-то больному в клинике выписали не тот рацион. «Вы старшая медсестра, вы не смеете ошибаться!» Как орал! Когда выяснилось, что Серафима Игнатьевна не виновата и ни в чем не ошиблась, началась самокритика. Просто умора! Такой уж у нашего отца сумасшедший, неравнодушный характер. Постойте, если только позавчера он отчитывал по телефону Серафиму Игнатьевну, а потом стукал себя по лбу кулаком: «Самодур окаянный!..» Не случилось ничего. С папой не может случиться «такого». А мама? А как же мама? А я?
Настя вошла в библиотеку имени В. Г. Короленко, кивнула знакомым девушкам, сидевшим на приеме и выдаче книг, и юркнула в тесные коридорчики из книжных полок, где чуть припахивает пылью, пестрит в глазах от корешков переплетов. Библиотека имени В. Г. Короленко — передовая, с открытым доступом к полкам. Читатели разгуливают среди книг и выбирают что кому по душе или советуются с консультантами.
Мама стояла к Насте спиной, слегка откинув назад стриженную под мальчика курчавую голову.
Молодой человек в клетчатой рубашке навыпуск, совершенный юнец, такой длинный, что маме приходилось смотреть на него снизу вверх, говорил небрежно, со скучающей миной:
— Дайте что-нибудь интересненькое. Не воспитательное только, пожалуйста. «Женщина в белом» есть?
— На руках.
— Ну конечно! Что же есть?
— Алексей Толстой, Тендряков. Возьмите повести Тендрякова, хорошие повести.
— Что-то не слышал. Приключенческие?
— Нет, понимаете, это такая книга… Сама жизнь.
— Ну, значит, воспитательное. Производство, трудовые процессы, нет уж, спасибо! Дайте что-нибудь про диверсантов.
— Молодой человек!.. — Не договорив, мама случайно оглянулась и увидела Настю. Лицо ее облилось беспомощной краской. — Зачем? — хмуря брови, спросила она.
