Она нахмурилась и надула губы. Он опустил глаза и принялся разглядывать ее лицо вблизи. Ротик был очень соблазнительный. Они стояли так близко, что фонарь грел его бедро. По крайней мере он был уверен, что это пламя керосинки. Ему еще в жизни не доводилось испытывать жар от присутствия рядом женщины.
— Да ничего не скажу, — произнесла она одними губами. Погрузившись в созерцание ее рта, он напрочь позабыл о том, что они разговаривали, и не сразу сообразил, что она имеет в виду.
Он прочувствовал вызов, заключавшийся в ее ответе, лишь когда Изабель повернулась и пошла прочь, унося с собой фонарь, отчего вокруг него сразу воцарилась непроглядная темень.
Наволочку с его плеча сдуло ветром, а он все стоял не шелохнувшись. Потом, бормоча ругательства себе под нос, нагнулся, поднял свою котомку и пошел вслед за женщиной.
Изабель слышала шаги за спиной все ближе и ближе. Она изо всех сил старалась не подать виду, что знает, где он. Но это было очень трудно. Его присутствие наполняло собой все пространство вокруг нее, давило напором непреклонной мужественности.
Он был даже выше, чем ей представлялось. Макушкой она едва доставала ему до подбородка. Когда она посмотрела в его лицо, у нее защемило под ложечкой, и это ее обескуражило. Сказать, что он был красив, значило ничего не сказать. Даже во мраке ночи его лицо поражало необъяснимой мощью и властностью выражения — квадратные выдающиеся скулы, прямой лоб и жесткий, но в то же время чувственный рот.
Ее муж тоже был красив. Они были женаты меньше года, когда он покинул ее. Он не пытался вовсе скрыться из виду, периодически появляясь то тут, то там, пока наконец не осел в Сан-Диего. Она ждала два года, надеясь, что он образумится и вернется. Этого не произошло, и она подала на развод. Пережить такое было нелегко, и с тех пор мужчины потеряли в ее глазах всякую привлекательность.
Ее отношение к мужскому полу нельзя было назвать ненавистью. Просто после плачевного опыта жизни в браке она стала осторожной и оберегала свое сердце от возможных волнений. Ошибки, подобной той, она никогда больше не совершит.
Краешком глаза она наблюдала, как он взбирается по склону оврага к кустарнику. В его движениях сквозили твердость и упрямство. Линия его плеч говорила ей, что он не из тех, кому можно указывать, что делать. И все же она пришла сюда первой.
На противоположном, более отлогом берегу копошилась уйма народу, но она ушла дальше, к самому ивняку, потому что знала — там ягод больше. Оказывается, Джону тоже было это известно.
