— Я… я пришла сюда посмотреть рассвет и вовсе н-не собиралась…
— Вам не нужно извиняться. Я помню, вы говорили мне однажды, что мы живем в свободной стране. Чего вы так смертельно испугались, отважная путешественница?
— Я не… я не испугана.
— Вы боитесь всего и вся. — Он отвернулся от меня и посмотрел на воду.
Этот непостижимый человек возмущал тем, что без всяких усилий обезоруживал меня, не оставляя шанса на победу.
Продолжая задумчиво смотреть на воду, Маквей сказал:
— Вы боитесь. Но… не Дэвида Маквея. Ведь вы горды тем, что видите меня насквозь, не так ли? Нет, вы боитесь не меня, вы боитесь чего-то другого… Не вставайте. — Он повернулся и сделал предостерегающий жест ладонью. — Я могу немного посидеть с вами. У меня, по крайней мере, еще полчаса в запасе до начала трудового дня. Вы повредили руку?
Маквей опустился рядом на один из валунов. Его босые ноги выглядывали из-под халата. Я поймала себя на том, что смотрю на его ступни. На них не было шрамов; они имели довольно правильную форму, хотя и были несколько широковатыми.
— Я, наверное, растянула связки на запястье, — сказала я отрешенно.
— Разрешите, я посмотрю.
Когда его пальцы осторожно прикоснулись к моему запястью, я почувствовала сладостную дрожь — чувство, казалось, забытое навсегда.
И Дэви это понял: его пальцы на мгновение замерли, и под его тяжелым взглядом я подняла свои глаза. Несколько секунд мы сидели молча, глядя друг на друга. Он тихо спросил:
— Что с вами происходит? Вы не должны быть рабой обстоятельств, подавляющих все ваше существо. Надо бороться!
— Я пытаюсь, — прошептала я.
— Это из-за развода?
Я сжалась в комок и не могла произнести ни слова. Бережно ощупывая пальцами мою кисть, Маквей продолжал спокойно говорить со мной, опытный врач с трудным пациентом.
— То, что произошло с вами, может случиться с каждым. Люди и обстоятельства настигают нас и загоняют в угол, издеваются; но человеку дается всего лишь одна жизнь, чтобы преодолеть препятствия… — Пальцы Дэви Маквея отпустили мою руку. — Переломов нет. Когда вернетесь домой, сделайте тугую повязку.
Поставив диагноз, он оперся спиной о валун, подтянув колено и обхватив его переплетенными пальцами. Мы сидели молча, задумчиво глядя перед собой. Мне казалось, что тишина заполняла воздух, проникала в каждую пору моего тела, успокаивая растревоженную изболевшуюся душу.
Это предрассветное туманное утро на берегу таинственного озера останется со мной на всю жизнь — до самой смерти. Постепенно окружавшая меня тишина приобрела новые оттенки: ее заполняла личность Дэви Маквея, и она приоткрылась мне. И тогда я испытала необычное ощущение: в сознании зрела уверенность, что меня и этого человека, доставившего столько огорчений своей грубостью, иронией, сарказмом, что-то объединяет. Казалось, в наших мыслях главенствует одно и то же пока непостижимое чувство.
