Подойдя к столу, Кэйдж стукнул по нему кулаком.
— Я знаю — сегрегация пришла извне, никак не от ленапе. Эта женщина любит ребенка. Встает ночью. Занимается с ним часами. Ставит племянницу на первое место, отодвинув работу на ночь. Она не могла бы любить Лили больше, будь ей родной матерью. Дженна с корнями вырвала себя из привычной среды по вашему требованию. Нашла здесь друзей. Проявляет искренний интерес к изучению культуры индейцев. Она заслуживает права растить этого ребенка. Я взываю ко всем вам… — Он запнулся, горло перехватило. Что с ним такое? — Пожалуйста, позвольте Дженне уехать из Сломанного Лука вместе с Лили. — Сердце его упало. — Если это то, чего она хочет.
* * *
Выступление Кэйджа потрясло Дженну. Она совсем не ожидала его появления после злых слов, которыми они обменялись пару дней назад. А аргументы, выдвинутые им в ее защиту! Ведь он с самого начала говорил — если раскроется, что он пытался обмануть Совет старейшин, его могут изгнать из рода.
Вместе с тем ее сердце было разбито. Даже если он не слышал ее признаний, то вполне мог прояснить их для себя из последующего разговора. И все равно попросил Совет позволить ей уехать. Понятно, как сильно он желает ее отъезда!
Она шагнула вперед.
— Если бы я не встретила Кэйджа в день той бури, у меня не появилось бы возможности получить опеку над Лили. Если б он не открыл мне двери своего дома здесь, в Сломанном Луке, я никогда не осознала бы значимость наследия, доставшегося Лили. — Она перенесла внимание целиком на шамана. — Ши-паи, я понимаю ваше желание сберечь традиции ленапе. И хочу, чтобы вы знали — как ни повернется жизнь, я постараюсь, чтобы Лили осталась частью вашей любящей семьи. Месяц назад я бы не могла такого сказать. — Потом повернулась к Кэйджу. — Я ни о чем не жалею.
И если голос ее не открыл старейшинам тайную подоплеку сказанного, то уж румянец, вспыхнувший на щеках, наверняка открыл.
С бьющимся сердцем она снова обратилась к Совету:
— Я надеюсь, что вы позволите мне взять Лили с собой. Я люблю свою племянницу, как сказал Кэйдж, так же сильно, как могла бы любить родная мать.
В Совете повисла задумчивая тишина. Наконец заговорила Ху-ма:
— Думаю, можно приступать к голосованию, но, поскольку решается важный вопрос — будущее ребенка, я должна спросить, не желает ли кто-нибудь еще что-то спросить.
Дженне показалось: молчание длится целую вечность. Никто не воспользовался предоставленным правом заговорить. Ху-ма продолжила:
