— Полегче, Виля, — предупредил Александр.
— А я что? Я ничего. — Виллен поднял голову. — Отвыкли мы без царя-батюшки жить, сиротки несмышленые.
— Но живем, — перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного Александра. — Живем не тужим.
— Вот и плохо, что уже не тужим, — не выдержал Александр.
— Кончай, Саня, о Сталине, давай об убийце, — кощунственно предложил Алик.
Александр вздохнул, заставил себя сказать:
— Извините меня, братцы. Устал.
— Повыпускали уголовников, хлебайте теперь горячего, — позлорадствовал Виллен.
— Я, что ли, эту амнистию объявлял?!
— Не тех выпустили, не тех! — прокричал Виллен в лицо Александру.
— Каких же надо было выпускать?! — давясь, поинтересовался тот.
— Ты у Алькиного отца спроси. Каких… Спроси, за что он три года перед войной отсидел.
— Ну, ошибка такая вышла, — все, что мог сказать Александр.
— Может, и с другими такая ошибка вышла?!
— Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.
— Зря не сажают, зато зря выпускают, — Алик шутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.
— Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, — укорила Роза. Потом добавила — И участковый, наверное, рядом бродит.
— Сам участковый! Какая честь! — съязвил Александр.
— Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, — продекламировал Алик, все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен решительно поднялся.
— Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги на днях занесу. С тобой, Алик, договорились. А ты, Саня, дави эту мразь уголовную, без жалости дави! — Виллен оглядел всех. — Дядя Яша, до свиданья. Привет всем.
— Да, денек сегодня был… — Александр выбрался из-за стола. — Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.
…Они вышли на горб заасфальтированной проезжей части Мало-Коптевского.
— Ты на Вильку не обижайся, — сказал Алик. — Его тоже понять можно. Сам знаешь, как ему с такой анкетой.
— Как там твои?
— А что мои? Нюшка слово «филолог» почти точно выговаривает, Варька в институте пропадает, меня ноги кормят.
— А Иван Палыч?
— Плох, Саня, по-моему, совсем плох.
— Что, резкое ухудшение?
— Да вроде нет. Помаленьку ходит, кашляет, шутит. У него разве поймешь? Вчера вечером позвонил, приказал быть сегодня. Я примчался, конечно. Смотрит на меня собачьими глазами и молчит. Помолчал, помолчал, а потом и говорит: «С одним тобой говорить не буду. Ты Сашу позови. Знаю, что занят, но пусть выберет время. И не оттягивал чтоб, а то может опоздать». Он прощается, Саня, ты понимаешь — прощается! — Проступили слезы. Алик глотнул раз, глотнул два, проталкивая комок в горле. Сделал глубокий вздох. И еще. Получилось. Не заплакал.
