Но в последнее время Мишка перестал понимать самого себя. И зачастую злился. Ну с чего это он начал ограждать Задрыгу от Короля? Флиртует она с ним, ну и пусть! Так нет! От злобы в глазах пузырило. Он признавал, когда девки смотрят только на него. А уж сам — какую выберет! Тут же — полное безразличие к Паленому. Задрыга перестала его замечать. Это задевало самолюбие.
Ведь совсем недавно Капка дышала им. Есть без него не садилась, не ложилась спать, пока он не вернется. Она вспыхивала при каждом его взгляде. Она всегда старалась привлечь к себе его внимание. А тут вдруг… Все с ног на голову. Девчонка изменилась в один день. И Паленый понял, что прежние ее знаки внимания льстили его самолюбию. Он увереннее держался в малине, зная, что не безразличен дочери пахана, которую мог держать накоротке одной, ничего не стоящей, улыбкой или словом. Он был уверен,! Капка за него бросится в огонь и воду. Но это было прежде. Теперь Задрыгу не узнать.
От прежней осталась лишь кликуха. Девчонка не только перестала замечать, а и почти не разговаривала с Мишкой. И у него взыграло чувство собственника. Униженное, оплеванное при всех. Он не привык, чтобы его забывали и не замечали. Не признавал этого права за бабьим родом. Считая, что только он вправе забывать и покидать, высмеивать Задрыгу перед малиной. Он считал ее своею невоспользованной собственностью, какой нужно время, чтобы подрасти и оформиться. Вылезти из облезлого чертенка, хотя бы в бабу. Пусть и страхолюдную. Может, когда-нибудь, по бухой, осчастливил бы ее. Но… Она не стала ждать и ускользала из-под носа. А Паленый, как и все фартовые, не привык терять. Его бесила такая перспектива, и Мишка уже не мог контролировать себя.
Задрыга это видела и чувствовала особо остро. И наслаждалась этой игрой, причиняла Паленому настоящую боль.
Она уже не вскакивала с постели, как раньше. Не появлялась перед законниками в пижаме, взлохмаченная и неумытая. Капка теперь выходила из спальни павой. Вся в локонах. Умытая, подкрашенная в меру. Нарядно одетая. Садилась за стол не дерись на стуле, а чинно, спокойно, с достоинством. Не гремела ложкой и вилкой, не шмыгала носом. Не материлась без повода. Не влезала в разговоры фартовых. Она слушала вполуха. И, казалось, думала о своем, мечтательно уставившись куда-нибудь в одну точку.
Теперь никто в малине не обзывал ее безобразной мартышкой, заразой или гнилым выблевком последнего бухарика. Капка лишь снисходительно усмехнулась бы. И не поверила б в такие слова.
