не имевший до этого замечаний и взысканий. Его отряд был всегда боеспособным. Для офицеров полка было ясно — с ним свел счеты начальник аэростатов заграждения штаба Ленинградской армии ПВО. Что же касается внутреннего состояния стволов винтовок, то во всем полку были винтовки, прошедшие еще советско-финскую войну, частью трофейные, в том числе английские и другие, словом, порядочно изношенные, с сыпью в каналах стволов, уже не удаляемой. Офицер, проверявший стрелковое оружие в отряде Грушина, был прислан из штаба армии.
Василий Иванович Грушин из штрафбата уже не вернулся. Такие бессмысленные потери на войне особенно горьки.
Требует пояснения вопрос о том, где «исправлялись» военнослужащие иных, нежели Сухопутные войска, видов Вооруженных сил. Летчиков, как следовало из ряда приказов И. В. Сталина (один из них — № 0685 от 9 сентября 1942 г. приведен выше), отправляли в стрелковые части.
Только в 8-м ОШБ Сталинградского (Донского) фронта с момента его укомплектования и по 30 декабря 1942 г. довелось воевать четырем командирам звена, двум штурманам эскадрильи, восьмерым авиатехникам, двум бортмеханикам.
Факт отбытия наказания военнослужащими ВВС в наземных штрафных частях подтверждают и сами участники боев.
А. В. Пыльцын:
Среди штрафников большим усердием в овладении особенностями боевых действий пехоты отличался бывший капитан, летчик, тоже с необычной фамилией — Смешной. Это был высокий, спокойный, сравнительно молодой блондин… Смешной попал в штрафбат за то, что он, командир авиаэскадрильи, боевой летчик, имевший уже три ордена боевого Красного Знамени, перегоняя с группой летчиков по воздуху с авиазавода на фронт новенькие истребители, допустил авиакатастрофу. Один из его подчиненных, то ли решив испытать в полете машину в недозволенном режиме, то ли просто не справившись с ней в воздухе, разбил ее и погиб сам. Вот комэск и загремел в штрафбат.
В те предельно напряженные дни постигал Смешной пехотную науку старательно, тренируясь в перебежках и переползаниях до изнеможения, как он сам говорил, «до тупой боли в натруженных плечах и гудящих ногах». Был он сколько настойчив, столько и терпелив. Стремился все познать, все испробовать. Будучи во взводе автоматчиков, научился метко стрелять из противотанкового ружья, из пулемета. До всего ему было дело. Все, считал он, в бою может пригодиться. Он сумел даже освоить меткую стрельбу из трофейных «фаустпатронов» (или, как их стали называть, «панцер-фауст») по сгоревшему немецкому танку. Казалось, он трудился круглые сутки. (С. 211–212.)
