Наверно, дядя правду говорил, что ни в чём не виноват, потому как он страшно гордится тем, как клёво он водит свой каток. Как будто в этом деле с ним не может сравниться никто в мире.
Короче, стою в гостиной, слушаю, как дядя вопит в трубку. А он, кстати, уже хорошенько выпил, и язык у него заплетается. Ясное дело, что от этого его положение лучше не становится. Похоже, босс снял дядю с катка и перевёл на самую грязную и тяжёлую работу.
— Битум?! — вопит дядя. — Я столько лет водил каток, а теперь должен битум мешать?!
На том конце провода тоже кто-то орёт, даже мне слышно. Потом дядя говорит:
— Ну и хорошо, плевать я хотел на вашу работу! — и вешает трубку.
То есть, это только так говорится, что он её вешает; на самом деле он ка-ак треснет трубкой по холодильнику! Трубка — вдребезги. И тут он наконец замечает меня.
— Чего уставился? — рявкает он. — Иди делай уроки!
— А нам ничего не задавали.
— Тогда пошёл с глаз!
— Вас уволят, дядя Хойт?
— Пошёл вон, кому говорят!
Лучше мне смыться в свою комнату от греха. Так и делаю, а дядя продолжает пить.
Сижу у себя и смотрю в окно — на пустой двор, на ограду, дома по ту сторону переулка… Жду, не появится ли Брю. Скорей бы он пришёл! Он, конечно, всё ещё с Бронте и неизвестно, когда вернётся. А я всё сижу и думаю — наверно, я тоже виноват в том, что у дяди такое плохое настроение. Ведь это я предложил Брю сказать, что больше он дядю не любит. Если бы не я, брат был бы дома, и тогда дядя, может, так бы не рассердился…
На закате вместо того, чтобы, как обычно, отправиться на работу, дядя выходит на веранду и усаживается в раскладное кресло — слышу, как оно скрипнуло под его весом — и начинает говорить. Там никого нет, так что он разговаривает сам с собой. Он выкладывает всё то, что думает о своём боссе, но сказать ему в глаза никогда бы не решился. Вот и сидит, вещает для сверчков. А мне как раз приспичило, и я отправился в туалет.
Эх, вот подумал бы я хоть немножко головой — то сообразил бы, что случится дальше! Понимаете, на прошлой неделе ручка на нашей входной двери, той, которая с сеткой, сломалась. То есть, если дверь толкнуть изнутри, она откроется; но если ты снаружи, то можешь скрестись, пока все ногти не переломаешь — ничего не выйдет, открыть почти невозможно. И совсем невозможно, если ты под мухой.
Слышу, как дядя кричит: «Коди!» — но я всё ещё в ванной, занимаюсь делом.
— Коди! — снова вопит он. — Открой чёртову дверь!
Пытаюсь побыстрее закончить своё дело, но вы же понимаете, не так-то это просто. А он уже разорался, как будто его режут; наконец, я вбегаю в гостиную и за сеткой вижу…
