– Так ты, воробей, и у братца уже успел поклевать с руки.
– У братца! – поразился географ. – Вы не Нолик?
– Я как раз другой.
– Но как же, у братца?!
– А что, никогда не встречал. Я – брат, а он – внебрачный. Незаконыш, зачат в спешке неизвестно где.
– Так вы же…близнецы!
– Близнецы. Я старший, а он внебрачный, выбледыш. Это уж точно. Так ты и у Артурки пасся, горбунок.
– А Вы-то тогда кто? – изумился редкому геофизическому сходству географ.
– Я то? – неприлично ухмыльнулся сложенными в мертвую петлю тонкими губами пан спортсмен, взял кий и, не прицеливаясь, с треском влепил в лузы пару шаров. – Я, наверное, церковная мышь на старообрядной паперти.
Потом сунул руку, блеснув золотом часового браслета, в карман и ткнул в нос Полозкову порхнувший коричневой колибри документ. Внутри темных с золотом корочек Полозков еле успел прочитать:
" Госкомитет чрезвычайно особого положения. Главное разведочное подразделение." И должность, и звание разглядеть не успел, лишь фамилию странного типа: " Колин Альберт Артурович."
– Похож? – выдавил тип и еле уловимым движением скрыл документ. – Государевы мы люди, и ты теперь государев холоп. На родную землю пахай носом. О чем Павлов в обезъяннике спрашивал?
– Ну…так, ни о чем, – промямлил географ. – О сохранении достоинства и личных вещдоков. Об этикете силовых служб. А Вы что, из разных с ним ведомств? Я не думал.
– Тебе пока по должности не положено. Из одних мы ведомств, из вневедомственных. Разные отделы. Которые за тебя, если надо, подумают и кому надо за тебя сообразят. От тебя, Полозков, требую одно: в докладах факты, и ничего кроме. Голая правда, как в солдатской бане. Без психического дезертирства и педического многодумства. Государству нужна матка-правда.
– Я, вообще-то, учитель. И докладывать не подряжался, – обиделся наконец географ.
– Может, тебе скрывать от служб есть что? – приблизил серые немигающие глаза дознаватель. – А если нет, то любовь да совет. Совет – лети, голубь сизорылый, обратно к старухе на полном выхлопе и тряси эту торбу интеллигентскими ладошками, пока весь из нее золотой песок не вытрясешь. Это ты, учитель, умеешь. А то олухи трижды рылись, каждую, говорят, прищепку чулок облизали, в каждую комбинацию старухину по пояс влезли, а толку, с гулькин… кий. А любовь – это значит тряси ее с любовью, старенькие это любят, но чтобы сливки набекрень не свернулись. Не советую, сам умеешь. Никому до тебя не двинулось старое корыто ключик от подполья презентовать. А насчет "не подряжался" – это забудь, а то к кителю так пристегнут, забудешь, как детишки куются. Вон, наблюдай правофлангового, – сообщил Колин и нацелил кий. – Я его раз, если он свой, и в лузе отлежится и подлечится. А, если чужой, трах!! – и вылетел из игры. И стой у гробового борта. Ага? Веди с бабушкой околоумные разговорчики в строю, перекрещивай исторические параллели с политическими меридианами. Все можно, когда ты в игре. Дознавай маленькие пожилые секреты, помогай встретить старухе одногодку с косой. А нам сюда все на карандашик. Можешь прямо мне.
