Слезами брызнула и ушла.
Пацаны пить-курить собрались, и говорят:
– Все Сева, хорош нам тут мозолить свои правила. Или девку подсоединяй, или мы ее учить будем. А то нам подружки ее вольницей уже все глаза покололи. Мы, мол, что тут вам – тряпки? А эта, как с другой области свалилась. В круг поставим, завтра вечером с курсов кройки побежит.
– Дальше рассказывать? – спросил банкир.
– Нет, – отказался географ и запил водкой.
Банкир взял бутылку, хлебнул из горла, ладонью наскреб салата, закушал, роняя оливье.
– Доскажу кратко, для себя. Вечером поймали ее, окружили. И девки тоже. Ты, говорят, Сева, первый.
А она молча стоит, на меня смотрит. Куда мне деваться, я здешний. Я ее схватил, она – вырываться, но молча. Не орет, рожу мне всю исцарапала. Я ее тогда и нагнул, и получил.
Легла бочком на грязный вонючий пол у боковой непроходной заколоченной лестницы и скулит тихо. Пацаны говорят: теперь мы. И девки их подбазаривают. Я шило-заточку вынул, и говорю:
– Моя. Убью, суки, не суйся.
Ну тогда мне жару и дали, ребро поломали, нос. Голову, чтоб ровней была, поправили. Чтоб коллектив уважал. Почки и ничего не отбили, я шилкой для вида махал. Хлопцы-то все свои. Шейный позвонок до сих пор скрипит. Но ее не тронули, ушли. Только попросили: " Уезжай, что ли, отседова, девчонка. А то ты не наша, и от тебя хорошие хлопцы давятся".
Я в больнице отлеживался – пришла. Села рядом. Я лежу тихо, только глазами дергаю. Села, носом шмыгает. Положила руку на мою, сжала. Глаза мокрые в мою руку сунула. И какой-то стих читает, вроде: " …вышел милый из тумана, вынул ножик из кармана. Будет резать, будет бить – все равно тебя любить…" Вскочила и убежала.
После этого я ее больше не видел, куда-то сгинула. А ты, Сеня, говоришь – хорошие. Если жизнь хорошая – все хорошие, а если трясина – все жабы.
– Я выпью, а ты как знаешь, – завершил он рассказ.
– Китаезы приехали, Евсей Евсеич, – тихо подкрался официант-бугаек.
– Отвали! – крикнул банкир. – Обождут.
Потом поднял голову, поглядел на географа, будто только увидел.
– Эй, – крикнул банкир.
Подошел водитель лимузина, на ходу поправляя скрытую кобуру.
– Отвезешь Арсения Фомича, куда велит, – сказал тяжело и отвернулся.
Дома Арсений сел на стул и поглядел на карту древнего Средиземноморья. Ведь вот что удивительно и восхитительно, подумал он. Смотрю сейчас на пограничные миры, выпрыгнувшие из другого времени, и все они видятся в сказочном ореоле – невероятно зеленые пинии, чистые, влекущие кристаллы льда ручьи, и суровые мужчины и сильные женщины, мчащиеся вдоль ручьев рука об руку. А на самом то деле и тот мир был по границы ойкуменны наполнен стонами, воплями, попранными рабами и галерниками, отсеченными семьями и украденными жизнями. Почему же отсюда, издалека, обыкновенный географ, учитель всего лишь желает знать, где сидел там, средь райских кущ, фазан, беззаботно порхал попугай и сообразительный голубь, барражируя в чистом прозрачном небе, готовился стать отцом. Или звенел звук закованной зноем заунывной зануды-зурны.
