Вместе с тем появлялись и другие странные предложения. Меня, например, просили сыграть Ленина с издевкой, в ерническом духе. Но я категорически отказывался, потому что считаю: тот драматический момент нашей истории, когда переделывался мир, с хрустом костей и потоками крови, к шутовству не располагает. Все, что с нами происходило и во что я сам искренне верил, было слишком серьезным, чтобы сегодня превратить это в фарс. И тем не менее ходят по Москве, их иногда по телевизору показывают, два артиста не артиста, пародиста не пародиста, изображая Ленина и Сталина. Они в каких-то тусовках участвуют, речи произносят перед зеваками, высказываются по поводу и без оного. Ни умом, ни талантом эта пара не блещет. Какую цель преследуют эти люди? Нынешний сленг очень емко характеризует их намерения: деньжат срубить по-легкому. У меня же они в лучшем случае вызывают досадное недоумение.
По всем поступкам и их последствиям Ленин в истории на первых ролях. И что особенно важно, если смотреть на него из театрального зрительского зала, — Ленин произвел на исторической сцене потрясающую воображение перемену декораций, которая придала миру и человечеству иной вид, иной смысл. Такое мог совершить лишь по-настоящему мощный, титанической воли человек. А вот зол он или добр, праведник или грешник — это уже другой вопрос.
Уйти от его наследия нам не удастся, жизнь его и дела неразрывно связаны с Россией на века, и было бы очередным идиотизмом снова переписывать историю в угоду политической конъюнктуре. Я отнюдь не призываю обновлять, подпудривать и подкрашивать розовый миф о справедливейшем из вождей. Но также я никогда не соглашусь с теми, кто ноет по углам: «Ах, раз он такой плохой и недобрый, его не надо показывать, не надо о нем говорить!»
22 апреля 1993 года по случаю дня рождения Ленина журналист одной из газет задал мне такой вопрос: «Хотели бы вы еще раз сыграть образ Ленина?»
Такого, какого я играл прежде, — нет. А такого, какого еще можно сыграть, — личность трагическую, страшную, поистине шекспировскую фигуру, в его мощи, в его беспощадности, с его оголтелой верой в свою миссию, с его неистребимой жаждой власти, с его убежденностью в собственном праве уничтожать всех и каждого, кто мешает ему делать то, что он считает верным, с его фанатизмом и в то же время с каким-то детским бытовым бескорыстием — разумеется, сыграл бы, если б силы позволили! Да если был бы такой драматургический материал. Тема Ленина — это же кладезь для нынешних Шекспиров или Достоевских. При таком характере — такая трагическая жизнь! Взять нэп: это пытка для него была — отступить от собственной веры, уступить, неважно, что на время, капитализму. Ведь никто тогда не мог наверняка предсказать, можно ли будет остановить это отступление, и ведь как он пошел, какие набрал обороты — тот треклятый капитализм. Но таков был масштаб этой личности, этой воли, что он не побоялся отступить. Так же было при заключении Брестского мира, ведь на карту ставилось все. На тактическую карту. Ради стратегической победы.
