Зачем переосмысливать вождя?
Время в состоянии очень сильно изменить наше представление о том, что совсем недавно казалось истиной в последней инстанции. Глядишь, а истина уже превратилась в нечто обыденное или пуще того — в фарс. И чем сильнее спешат времена, тем быстрее в нашем сознании изменяется отношение к прошлому. Этот процесс неминуемо затрагивает театр. Давно остановившись на мысли, что театр — это зеркало действительности, я также считаю, что и его способы отражать происходящее могут и должны меняться.
Жестокие игры времени с советским театральным искусством особенно беспощадно сказались на сценическом воплощении образа Ленина. А иначе и быть не могло, ибо жизнью страны и народа десятилетиями правила партия, созданная этим человеком. Сам Ленин был и символом, и знаменем этой партии. Вспоминается поэтически отточенное сравнение Маяковского: «Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин». Тем, кто оказывался у руля страны после Ленина, в атеистическом обществе было выгодно обожествлять и освящать образ вождя пролетариата. Так они поднимали себя в глазах подвластного народа и, вглядываясь в образ Ильича, могли любоваться собой.
У Ленина есть широко известная работа под названием «Лев Толстой как зеркало русской революции». Подобным зеркалом стал и сценический образ Ленина. Только зеркало оказалось волшебным: оно отражало лишь то, что требовалось текущему историческому моменту с точки зрения правящего партийного звена.
Это обстоятельство объясняет многое в сценической Лени- ниане. По-настоящему серьезными оказалось совсем немного пьес о Ленине, и судьба их ожидала неоднозначная. Одну из этих драматургических работ, пожалуй, самую известную — «Человек с ружьем», созданную Погодиным еще в 1937 году, поставили в нашем театре к столетнему юбилею вождя. Пьеса была популярной, по ней существует известный фильм с нашим замечательным Борисом Васильевичем Щукиным в главной роли, одноименный спектакль уже неоднократно шел на вахтанговской сцене, и, с учетом каноничности ленинского образа в то время, мы решили вновь обратиться к этому материалу.
Надо сказать, что у нас был повод избегать новых постановок такого рода. Неоспорим тот факт из истории советского искусства, что Ленин был чем-то вроде полузапретной темы для театра. Странно, с одной стороны, «ура» — культ вождя и мавзолей с нетленным телом, а с другой — осторожно! не трогать! Никакой отсебятины не позволялось. Причем под отсебятиной подразумевалась даже строгая документалистика.
