— Клавдия, про себя расскажи, — перебила бойкая колхозница в красной кофте, которую Клавдия называла Марусей.
— Расскажу!
Клавдия оглянулась на деда. Дед хмуро стоял у окна. Оживление на ее лице погасло.
— Сели бы, товарищ… Арсений Сергеевич. С дороги усталые. Сядьте, — нерешительно пригласила она.
— Я понимаю… вам не до меня… — ответил он с запинкой.
— Арсений Сергеевич! Виновата, Арсений Сергеевич!..
Видимо, он надеялся услышать другое и, медленно шагнув по направлению к ней, беспокойно спросил:
— То есть?
— Виновата…
Он сделал еще шаг и еще беспокойнее и требовательно:
— То есть?
Маруся в красной кофте перешепнулась с товарками, выдвинулась вперед:
— Товарищ военный или… как вас назвать, не пугайте ее.
— Не пугайте! — хором подхватили две другие колхозницы.
— Агроном сказывал, военный из Москвы прикатил, Клавдию ищет… Зачем она вам? — допрашивала Маруся.
— Двадцать годиков не видели Клавдию, а всё наша деваха геройская, обидеть не дадим! — подхватили другие.
— Девочки, бабы! — со слезами в голосе воскликнула Клавдия. — Этот товарищ военный не чужой мне, а дорогой человек. Пионервожатую Варю, мою московскую подругу, помните? Отец. А то дочь. Тоже Варя. На смену… Арсений Сергеевич, уж как я Записки хранила! Из войны, из плена целыми вынесла!..
— Сейчас где они? — нетерпеливо спросил дед. По лицу его было видно, спросил уже без надежды.
— В день перед отъездом хватилась, дай, думаю, взгляну, размечталась, как сюда, на родину, ехать, разгрустилась, вспомнила старое, думаю, ах, погляжу на свою дорогую тетрадочку, везти-то ее с собой не собиралась я, не для кого вроде, про вас неизвестно, может, вас и на свете уж нету…
Клавдия говорила без передышки и прижимала руки к груди.
— Ну? — торопил дед.
— Они в сундуке лежали, на дне. Неносильная одежда у меня в сундуке, отцов кафтан, чабаном отец был у мужа, его кафтан и лежит, и другое памятное, а на дне, под вещами, Записки. Арсений Сергеевич, может, найдутся еще…
Дед отвернулся. Помолчал.
— Когда пропали? — не оборачиваясь, коротко спросил дед.
— То и беда, что не знаю! Может, год тому, может, два… А может, вовсе недавно. А может, сама я переложила куда да забыла. Прежде памятлива была… — Клавдия всхлипнула.
— Пре-ежде! Двадцать годиков утекло после прежде-то! — вставила колхозница в красной кофточке. — Клава, Клава! Отец с матерью, два братана потеряны. Что там тетрадочка! Что там Записки!
Клавдия заплакала. Плечи у нее вздрагивали, снова из пучка выскочила шпилька, и волосы гривой рассыпались по спине.
