Дождь упорно продолжал стучать в окно. Обогнув призрачного всадника, по улице прогрохотал трамвай.
— Ты говорил, она англичанка?
— Кто?
— Эта твоя пациентка.
— Да.
— Они какие-то странные, англичане, тебе не кажется?
— В каком смысле?
— В них не хватает тепла.
— Иногда… Но когда знакомишься с ними ближе, оказывается, что они такие же, как мы. Когда я жил в Лондоне, у меня было несколько очень хороших друзей.
— Фрау Фришмут нанимала няню-англичанку в прошлом году…
— Ну и?
— Они не поладили.
Либерман пожал плечами.
В дальнем конце дороги виднелся зеленый купол Карлскирхе, мерцавший вдали, как сказочный дворец. Пианист, исполнявший до этого какие-то незамысловатые вальсы, заиграл «Грезы» Шумана. Мелодия была восхитительна: невинная и задумчивая, она погружала в легкую грусть, но в последний момент волшебный аккорд не давал этому чувству вырасти во что-то большее. Музыка плыла в воздухе, как фимиам, уводя прочь от реальности. Пальцы Либермана машинально отстукивали мелодию на мраморной поверхности стола.
Очнувшись от задумчивости, Либерман обнаружил, что Клара прижимает свое колено к его. Он посмотрел на нее, и на мгновение уверенность изменила ей. Клара покраснела и отвела взгляд, но потом, снова набравшись смелости, позволила его ноге придвинуться ближе. Они замерли в таком положении на несколько секунд, затем одновременно отодвинулись друг от друга.
— Ты знаешь, что это? — улыбаясь, спросил Либерман.
— Да, — ответила Клара, — что-то про мечты… Шуман.
— И о чем ты мечтаешь?
— А ты не догадался, Максим?
И она так посмотрела на него, как совсем не пристало смотреть на мужчину приличной девушке.
— Нет, — сказал профессор Фрейд. — Еврей пишет родным: «Вот, хотел денег вам послать, да конверт уже запечатал».
Либерман рассмеялся, но скорее над тем, как профессор рассказывал, чем над самим анекдотом. Фрейд изобразил характерный еврейский акцент и в конце шутки поднял руки вверх, гротескно передав манеру, присущую восточноевропейским евреям.
— Расскажу вам еще, — сказал Фрейд. — Молодой человек приходит к свахе, а она спрашивает: «Какую ты хочешь невесту?». Тот отвечает: «Она должна быть красива, богата и умна». «Хорошо, — говорит сваха, — но тогда получится три жены».
Фрейд потушил сигару, и сдержанная улыбка, вопреки его усилиям, перешла в продолжительный хриплый смех. Либерман подумал, что он очень хорошо выглядит. Фрейд стал намного веселее с февраля, когда после несправедливого многолетнего промедления он наконец-то был удостоен звания профессора экстраординариуса. Странно, что человек, чьей карьере мешал антисемитизм, так любил анекдоты про евреев, большинство из которых показывали эту нацию в невыгодном свете. Но профессор Фрейд был непростым человеком, и Либерману совсем не хотелось исследовать характер отца психоанализа. Был только один человек, который мог бы взяться за такое трудное дело — сам Фрейд.
