Крик прекратился.
— Если позволите, — проговорил Либерман, — я хотел бы осмотреть вашу руку, мисс Лидгейт.
— Пожалуйста. — Голос ее был мягким, но немного хрипловатым, вероятно, вследствие непрекращающегося кашля.
Либерман закатал правый рукав ее платья. Рука была тонкая, даже худая, а под прозрачной, как папирус, кожей хорошо была видна сеть переплетающихся вен.
— Не могли бы вы закрыть глаза? Теперь скажите мне, если что-нибудь почувствуете.
Либерман начал слегка постукивать карандашом по ладони, запястью, постепенно двигаясь выше, но никакой реакции не последовало. Когда он дошел почти до плеча, она неожиданно вздрогнула и сказала:
— Да, здесь я что-то чувствую.
Продолжая постукивать вокруг этого места, Либерман понял, что паралич произошел совершенно неожиданно. Как будто на верхней части ее руки был надет какой-то амулет, ниже которого не было никакой чувствительности. Присутствие такой четкой границы противоречило целостности нервной системы. Это было физиологически невозможное явление, которое являлось симптомом нервного расстройства.
— Спасибо, мисс Лидгейт, можете открыть глаза. Когда руку парализовало?
— На прошлой неделе.
— Раньше с вами случалось что-то подобное?
— Нет.
— Паралич возник внезапно или развивался постепенно?
— Внезапно. Когда я проснулась, то уже не могла пошевелить рукой.
— Даже пальцами?
— Да.
— Рука парализована постоянно или иногда чувствительность возвращается?
— Постоянно.
Либерман опустил рукав мисс Лидгейт и педантично выровнял край манжета по линиям сгиба на запястье.
— Кашель начался в это же время?
— Да.
— На прошлой неделе с вами… произошло что-то важное?
— Нет, ничего особенного.
— У вас есть другие проблемы со здоровьем?
Она сделала паузу и глубоко вдохнула.
— Аменорея.
— Понятно, — произнес Либерман, стараясь сгладить неловкость будничной деловитостью. — Когда у вас была последняя менструация?
Щеки мисс Лидгейт покрылись красными пятнами, как будто их обрызгали краской.
— Три месяца назад.
— Полагаю, у вас плохой аппетит в последнее время?
— Да, плохой.
Либерман открыл блокнот и стал что-то писать.
— Вы прекрасно говорите по-немецки, мисс Лидгейт.
Улыбка, которая начала проглядывать на ее лице, тут же сменилась обычным выражением серьезности.
— Ну, не так уж прекрасно. Мой отец был немец, и мать говорила со мной по-немецки, когда я была маленькой.
Либерман перевернул страницу и продолжил задавать вопросы мисс Лидгейт. Выяснилось, что она жила в доме своих дальних родственников, господина Шеллинга, министра от христианско-социалистической партии парламента, и его жены, у которых было двое детей — Эдвард и Адель. Герр Шеллинг согласился предоставить мисс Лидгейт комнату в своем доме и ежемесячное содержание при условии, что та будет выполнять обязанности гувернантки. Фактически же она только учила детей говорить и писать по-английски.
