— Да, — сердито буркнул Хёльдерлин, — очень здравомыслящего.
Юно отпила немного кофе.
— Этот маленький слесарь, — проговорила она, — он был так расстроен. Просто вне себя от горя.
— Герр Уберхорст очень чувствительный человек, — ответил Хёльдерлин, продолжая читать газету.
— Ты прав, — сказала Юно. — По-моему, одна из моих книг все еще у него. Я дала ему мадам Блаватскую. Может быть, ты ее заберешь… если тебе будет по пути?
— Да, хорошо.
— Он действительно очень чувствительный человек. Но не кажется ли тебе, что дело не только в этом?
Хёльдерлин не ответил.
— Например, как он смотрел на нее…
Хёльдерлин опустил газету с явным раздражением.
— И что?
— Ты когда-нибудь это замечал?
— Замечал что? — резко спросил Хёльдерлин.
Юно, сощурившись, посмотрела на мужа.
— То, как герр Уберхорст смотрел на фройляйн Лёвенштайн. Ведь он ловил каждое ее слово.
Хёльдерлин покачал своей лысой головой и снова погрузился в чтение.
— Он вел себя как мальчик, — продолжала Юно. — И заметь, не он один. Она имела, как говорится, власть над мужчинами. Ты согласен? Лично я думаю, что граф тоже был ею увлечен, как и этот юноша Браун. Она обладала талантом, несомненно. Это был дар, благословенный дар. Как странно, тебе не кажется? Что такая… я не знаю, хорошо ли так говорить… что такая пустая женщина, придававшая столько значения внешности, имела подобный дар? Однако, кто я, чтобы обсуждать волю Господа? Это от Бога, я уверена.
Когда она закончила говорить, в воздухе повисло тяжелое молчание.
— Генрих!
Ее муж не ответил.
Юно с громким стуком поставила чашку на блюдце.
— Генрих! — повысив голос, снова позвала она. — Ты меня слушаешь?
Спрятавшись за газетой, Генрих Хёльдерлин сидел, уставившись широко раскрытыми глазами на слово «необходима» в рекламе зубной пасты «Колодонт». Он слышал все, и у него пересохло во рту, как будто он наелся опилок. Хёльдерлин сглотнул, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но безрезультатно.
Ее волосы были туго стянуты на затылке, всегда нахмуренные брови, говорили о ее серьезности. В ней не было наивности или беззаботности, обычно свойственных молодым девушкам.
Либерман услышал, как закричал мужчина за стенами смотровой. Он привык к подобным звукам в больнице, но его беспокоило, что эти полные муки вопли, казалось, порожденные, какой-то изощренной пыткой, могли испугать его новую пациентку.
Женщина закашлялась, прикрыв рот левой рукой, правая же оставалась неподвижной — она покоилась на ее колене ладонью вверх, полусогнутые пальцы напоминали лепестки увядающего цветка.
