Все сонеты Шекспира | страница 14



Поддавшись себялюбию, мой взор
смутил мне сердце этим же грехом.
В меня настолько въелся мой позор,
что мне не исцелиться нипочём.
Не правда ли, что я других честней,
прекраснее осанкой и лицом,
достойней всех достойнейших людей
и для себя являюсь образцом.
Но, в зеркало взглянув исподтишка
и увидав побитого судьбой,
любимого собою старика,
я к себялюбью повернусь спиной.
Согрев свой зимний век твоим лучом,
я славлю облик твой в лице своём.

LXIII

Пускай рукою Времени разбит
и скомкан будешь ты за мною вслед;
морщины испещрят твой внешний вид,
остынет кровь и в бездну мрачных лет
низвергнется твой полдень молодой;
достоинства, какими ты богат,
исчезнут постепенно с глаз долой,
и расточится твой весенний клад, —
предвидя это, я давно готов
остановить неотразимый нож,
и ты не сгинешь в памяти веков,
но с красотой своею оживёшь.
Черны мои скупые письмена,
но в них твоя весна сохранена.

LXIV

Я видел, как у Времени в руках
богатство превращается в отброс,
твердыня оседает на глазах
и служит смерти бронзовый колосс;
я видел, как прибрежную страну
стремится поглотить морской прилив,
а побережье, отразив волну,
с её пассивом сводит свой актив;
я видел, чем стране грозит развал
и государственный переворот,
и, глядя на руины, понимал,
что Время и мою любовь убьёт.
Меня — поскольку нет страшней утрат —
все эти мысли до смерти страшат.

LXV

Но если смерть мощнее, чем гранит,
медь и земля, и мировой поток,
неужто эта сила пощадит
непрочной красоты твоей росток?
Как уберечь дыхание весны
от штурма истребительных часов,
когда врата стальные не вольны
от Времени закрыться на засов?
Ужасна мысль! Неужто жемчуг свой
посмеет Время сдать в свою казну?
Кто за его угонится стопой
и запретит уродовать весну?
Никто… Но чудный блеск твоих очей
горит во тьме чернильницы моей.

LXVI

Как дальше жить? Устал я оттого,
что вижу честной бедности судьбу
и пустоты духовной торжество,
и веру, пригвождённую к столбу,
и мнимой славы незаконный герб,
и девственности попранный цветок,
и оскорблённой доблести ущерб,
и силу подавляющий порок,
и творчество у власти под пятой,
и глупости надзор за мастерством,
и простоту, слывущую святой,
и злобу, овладевшую добром.
Как дальше жить? Себя убил бы я…
О, если бы не ты, любовь моя!

LXVII

Зачем живёт в греховном мире он
и придаёт безверью благодать?
Или порокам нужен компаньон,
чтоб он их мог собою украшать?
Зачем искусства мёртвая рука
уродует живой оригинал?
Зачем ей тень фальшивого цветка,
когда цветок природный не увял?
Зачем живёт он, если для ланит