Сижу грустный. Такая тоска!
Никто не уходит, собралось человек десять врачей. А между тем уже больше семи часов вечера. И обедов у нас нет.
— Откройте окно! Душно! И чего вы все сидите? Шли бы домой.
Молчание.
Часто пишут о коммунистическом сознании, что оно уже почти есть. И, признаться, еще чаще посмеиваются: «Какое там!» Вот такой-то украл, тот словчил. И я не думаю, что это быстро. Но вот посмотришь иногда на своих врачей, и так делается тепло в груди. Зарплата небольшая. Приработков нет. У многих семьи. Наверное, хочется и в кино сходить, и с сынишкой поиграть. А он сидит тут до семи, до десяти вечера, до утра, не получая ни денег, ни отгула. На следующий день приходит как обычно, к началу. Никогда не слышал даже слова ропота. Конечно, иногда забываются, проморгают что-нибудь. «Оболтусы, болваны!» Как Степа сегодня. Интересно, ушел он домой? Да, я видел, сидел там. В шахматы часто играл с Сашей. Вот что с ним делать? Мальчик ведь тот умер по его вине несомненно, да и Онипко еще неизвестно как.
Да, о коммунизме. Был я в Америке, в клиниках. Врачи много работают — с утра до вечера. И мне кажется, больных жалеют. Как и у нас. А нет, не так. Не забуду — видел одну сцену. Сверху, вот так же — через фонарь. Кончилась операция с искусственным кровообращением — тяжелая, утомительная. Больной еще в операционной, чуть живой. И тут же, в углу, собрались хирурги, анестезиологи. Что-то говорят вполголоса и пишут на бумажке. Я спросил переводчика (хороший был парень), что они делают. Микрофон для переговоров не был выключен. Он подошел к самому репродуктору, послушал и говорит: «Деньги делят за операцию».
Так стало противно. Не хотелось больше на них смотреть. Сказал переводчику, не утерпел. Удивился: «А что, разве они их не честно заработали?» Что ответишь? Разве бы наши так могли? Нет, не зря прошло больше сорока лет. Правда, эффект мог бы быть и больше. Отходы велики.
Это я думаю так, от грусти.
— Ну как, Оксана?
— Сто двадцать пять в минуту. Сокращения слабеют...
Дима:
— И давление понижается. Было сто десять, а теперь уже девяносто пять.
Ну вот — надвигается. Неотвратимое. Давление будет падать, потом снова остановка сердца.
Не останавливайся! Не останавливайся! Умоляю!
Некого умолять. Надейся только на себя. И на этих ребят, что сидят здесь.
Дима:
— Может быть, прибавить в капельницу норадреналин? Чтобы удержать кровяное давление.
— Добавь, но только чуть-чуть.
Норадреналин суживает сосуды, кровяное давление при этом повысится, но нагрузка на сердце — тоже. Лучше бы усилить сердечные сокращения. Но средства для этого уже введены, они не помогли. Нет, боюсь я норадреналина.
