Очередной грозный страж дремал на сундуке у входа. Тоже седенькая. Тоже милая… Под слабой экономной лампой. Не захотев будить, Петр Петрович по-тихому развернулся уйти.
Но старушонка проснулась. Ничуть не оробев, она тотчас заученно затараторила:
— А продали... Уже вовсе продали дачу. Тогда ж и сразу продали... Или ты, мил человек, не знал?
И смолкла. Спутала с кем-то.
Зевнув ртом ровно с одним там зубиком, пояснила:
— Хозяевба велели… Хозяевба просили присмотреть ночами: присмотри — да еще обязательно у самого входа ночуй! Вот ведь как... А может, ты про водку?.. Иль не про водку?
Она все извинялась... Из какой-то бедной мордовской деревни ее сюда выписали.
— Видала, видала водку! Не знала, что твоя. Была уже открытая — верно говорю! Я малость ее пригубила, неплоха водочка! Не осердишься?
— Ладно, старая. Неси что осталось.
Старушонка, ковыляя, ушла в комнаты и вынесла чью-то бутылку. Опять же едва-едва початую… Везло ему на водку этой осенью! Народ, разъезжаясь, приказывалдолго пить.
— Неси стаканчик, плесну немного.
— Да я больше не хочу. Я как птичка.
— Неси, неси!
Петр Петрович налил ей ее каплю. Она отказалась, и тогда Алабин сам этотчутоквыпил — для бодрости. И для раны.
Ошибся дачей... Совсем уж никуда не годилось. Полусонные старухи притупили чувственность, а с ней инстинкт. Так и получилось, что Петр Петрович в своей ночной тоске заспешил к тому самому входу — шел и шел навстречу подонку. Он напрочь не помнил, что тот уже влепил ему пулю в плечо. Не помнил, что рана... Он просто вошел взнакомуюкалитку.
Ночь стояла тишайшая, и негромкий оклик тоже стал легко нарисованным звуком — вписанным в тишь.
— Эй.
Только тут Петр Петрович сообразил, что сейчас Лушак с карабином в руках опять в него целит.
— Эй.
— Свои, — откликнулся Петр Петрович, и уже через секунду по-тихому развернулся.
Он откликнулся, чтобы тот не стал сразу стрелять. Чтобы ждал и продолжал целиться.
— А-а, это ты, Петр Петрович!.. Проходи.
Тот, и правда, ждал. Он хотел, чтобы старый Алабин подошел поближе. Он считал Петра Петровича придурком — как и Петр Петрович его.
Очередная старушонка — в профиль. Каролина Людвиговна. Из тьмы окошка. Выставила клюв.
Но и капли лунного света хватило, чтобы угадать ее лицо с характерно выдвинутой челюстью. Еще одна ночная карга… Эта даже не шевельнулась.
Алабин вошел спросить.
— Съехали… Съехали вчера, — повторяла старушонка еле слышно. И еще проводила Петра Петровича (не упал бы — одна, мол, ступенька на выходе совсем плоха!) до самых дверей.
