Что бы тебе кто потом ни говорил, таких рублей больше никогда не будет: неразменный рубль только один, он в твоей жизни появляется лишь раз — в детстве, а когда ты его потратил, исчезает навсегда, точнее — пропадает; точнее — никуда не исчезает и не пропадает, а оседает и прячется в твоей маленькой, готовой воспарить в любой момент душе. Как оседает в ней — ещё пустой, ещё целой, недырявой, заполненной пустотой, но пустотой приятной, непугающей, живой — в то время и многое другое: друзья, враги, друзья-враги, самокаты, клюшки, представления об устройстве вселенной, девочки — почему-то голые, мальчики — бывает, что голые тоже; животные-динозавры, самолёты и самолётики, воскресный, иногда — субботний, парк культуры и отдыха и множество других, никому, кроме тебя, не нужных вещей, среди которых железный рубль занимает пусть не главное, не самое главное, но всё же почётное, важное место. Скоро придут и другие рубли — синие, красные, фиолетовые, даже зелёные, но неразменного среди них никогда не будет, только разменные, лживые, ненастоящие. Однако старт уже дан (мама, мама, почему все говорят, что талант — это девяносто девять процентов адского труда и лишь один — божьего дара?), и отныне ты всю свою жизнь будешь искать среди фиолетовых, лживых денег тот самый первый неразменный рубль, который как лежал, так и лежит в твоей душе.
Свой первый миллион ты зарабатываешь в девять лет, негром на плантации. Негром — ты загорел, на плантации… плантация, парк, рай, ад — какая разница? Ты мог бы работать где угодно и кем угодно, но когда тебе девять, тебя не возьмут ни столяром-слесарем третьего разряда (возьмут потом), ни внештатным корреспондентом молодёжной газеты (ты ещё не молодёжь), ни охранником на АЗС (тебя самого ещё нужно охранять, хотя, может быть, уже и поздно). В девять лет ты ещё не интеллигент, не пролетарий, не сфера обслуживания, не вольный художник и даже не криминальный элемент — воровать ты толком пока не научился, врёшь тоже кое-как, женщин ты не интересуешь — пенис у тебя появится только года через два-три (онанизм, кстати, пишется через “о” — грех не знать). В девять лет ты ещё никто, полный ноль, ангел, и поэтому ты — крестьянин. У ангелов есть рай, у крестьян — поля и огороды, у тебя — липовая роща в городском саду. Это твоя роща, ты купил её ценой своего детства, каникул, футбола с пацанами во дворе, речки, где столько песка и воды, да что там речка, за эту рощу ты по полной рассчитался чем-то большим, чем грязная вода из вашей калечной речки, куда все, и ты, маленькая скотина, тоже, писяют, а некоторые — и не без видимого удовольствия — ещё и какают. Чем-то гораздо большим.
