* *
*
Помню, помню смутный, еще детский
Непонятный страх, как наважденье,
В сумерки он подрастал подлеском,
Клавиши невидимою тенью
Накрывал, стоял за занавеской;
Жизнь-тоска и жизнь-недоуменье.
Но и жизнь-шкатулка, жизнь-загадка!
В лепестках жасминовых он тоже
С запахом невыразимо-сладким
Уживался, радостно тревожа,
И под фонарем, и над тетрадкой
Обнимал за плечи трепет тот же.
А теперь мне этот призрак страха
Кажется размером с мышь-полевку…
Вспомню, как во дворике рубаха
Трепетала, закрутив веревку,
Приучала к широте размаха,
К взлетам и падениям неловким,
И зову, зову родную тень я —
Где она, прогульщица? Не знаю.
Словно в торопливом сновиденье
Я бегу вослед тому трамваю,
Где сижу на стареньком сиденье,
Еду, еду, еду, проезжаю.
Смирнова Наталья Вениаминовна родилась в Якутске. Закончила Уральский университет, филологический факультет. Автор трех книг прозы. В “Новом мире” печатается впервые. Живет в Москве.
В день желтого тумана из пункта С. в пункты Т. и О. с севера на юг отправилось четверо человек с целью отдохнуть и развлечься в летний период. Начнем и мы с богом и потихонечку.
Женщина с непреклонным подростком вышли из вагона и отыскали у железной ограды белый “опель” с придремавшим водителем.
— Привет, Вадик. Как дела, отстроились наконец? — спросила Оксана, устроившись на сиденье.
— Всю зиму на кильке с гречкой. Зато хоромы, — завистливо вздохнул водитель, неспешно тронувшись.
— Креветок-то ловишь?
— Аккуратно: двое отдыхающих уже отравились.
— Твоя работа? — прищурилась Оксана.
— Скажете тоже.
“Вот и проговорился”, — подумала она, а Вадик занервничал: “Явилась отца до инфаркта дожимать, а он и так на выдохе. Все для тонконогой старается. Лучше уж наняться на сезон рыбаком, чем это семейство терпеть”.
Оксана посмотрела в окно: снизу — выбеленный песок и серое море, вверху — лохмотья слабых тучек. Мелькнула улица, пропали две белые бабочки и девчонка с костлявыми коленками. Старушка на велосипеде, в выцветшем халате, пронесшись мимо, блеснула на солнце спицами. Те же закрывшиеся от жары бутоны душистого табака и табличка “База отдыха „Салют””. Вадик перенес их вещи в номер.
Сколько ж тут денег, вздохнула Оксана: дом с фахтверками, витражный светильник у входа отражается в кафеле пола, двери с золотистыми ручками, дорогая мебель из черешневого дерева и турецкий тюль с узором из пауков, застывших в сгущенке. Пауков, наверное, мама выбирала.
Они пошли обедать, и, разделывая ножом рыбу, Оксана подумала, что отец всегда отыщет для нее местечко, где ничего не случается. А если не отыщет, то построит собственными руками. Сразу захотелось спать и уехать отсюда, чтобы никогда не возвращаться. В этот момент горло, как волной, накрыло болью, боль двинулась вниз, сдирая кожу, лицо побагровело, она начала задыхаться. Мальчик напротив испуганно-сердито бросил на стол вилку: “Ты опять? Прекрати! Не дыши! Мама!”
