Почему он к ней приходит?
Откуда он взялся. Когда. Месяца два с половиной назад. Или три. И уже запросто прикасается к ней. Хотя она все же ухитряется, чтобы он не видел ее всю в электрическом или дневном свете. Но на ощупь он знает ее всю. Это тоже больше, чем знание ее родителей.
С настырностью он обхаживал ее и неутомимо, миллиметр за миллиметром, захватывал ее, навязчивый, как сонный морок, пока ей не стало смешно, — и в этот-то момент — да, — мой смех наполнил его паруса, это уж так, все было уже решено, море открылось. Но на самом деле дальнейшее — в нем не было уже такого... ну, о чем обычно говорят. Об этом уже ничего не говорят.
Почему именно ему она дозволила причинить эту боль.
Без ответа.
Еще ничего не ясно.
Он уходит, окутываясь морозным дыханием, и она остается одна. Открывает форточку. Нет, его запах приятен ей. Но — вдруг придет Раиса Дмитриевна.
Она садится за учебник. Трогает грудь.
Она пытается сосредоточиться. Замечает пачку сигарет. Вернется. Убирает ее. Ждет. Он не возвращается. Прислушивается к скрипу снега, звону ведер на колонке. Склоняется над книгой, заправляет волосы. Отламывает кусок булки, жует. Странно, но теперь ее жизнь двоится. Все двоится, как будто она нетрезва. А, ну да, об этом пишут. Но еще ничего не известно, все может быть. И, возможно, лучше бы она не приходила снова в кинотеатр. Да, ведь после того, как он нагнал ее и что-то врал, а она села в автобус и уехала не оглядываясь, — после этого она нарочно не приходила туда. Но в конце концов убедила себя, что это нелепо, и почему она должна всего бояться? всех бояться? соседей, участкового, хозяйку? да вот еще какого-то сторожа-пожарника. Да, но необязательно же покупать билет на последний сеанс? А почему нет? Да потому, что существуют какие-то правила. Стыдно самой искать встречи. Разве она ищет? Ну даже если и ищет — но это совсем не так, — что из этого? В этом городе у нее нет друзей. Приятно же взять кому-то и позвонить. Все девчонки, с которыми она жила в общежитии во время экзаменов, куда-то исчезли, кто-то, как и она, провалился, кто-то поступил и задрал нос. В общем, она купила билет. На последний сеанс. Это был фильм о неграх. Как им несладко в ЮАР. Расисты зачем-то распродавали трупы в разные страны, как будто там своих мало... или что-то она не так поняла. Весь фильм стрекот вертолетов, вопли, удары, звон разбитого стекла. Прогрессивный журналист предупреждал, что страна рухнет, если и дальше будут притеснять негров, ведь негры кричат на улицах Соуэто, что им нечего терять, кроме своих цепей, — и в чем худшая из ошибок? — делать так, чтобы неграм нечего было терять. Так и случилось: они взбунтовались. Бедняги. В этом фильме было слишком много треску и огня, она устала и пожалела, что пришла. А по окончании увидела сторожа-пожарника, отворяющего двери: это был какой-то белокурый донжуанчик, смотрел с наглой ласковостью.
