чтоб благодать, что пришла с трудом,
растерять по дороге в дом.
В дом с плоской крышей, просторный двор.
Дева шла, опуская взор.
Не можешь жить без греха, народ?
Она грехи соберёт
в ладошки, подует, ладошки пусты —
все перед Богом чисты.
* *
*
Руки подняв, запрокинув лицо,
старушка хлопает моль.
Бахрома абажура замкнула кольцо,
расширяясь, свет по прямой
ложится на круглый, под скатертью, стол,
на газете очки лежат.
Старушка думает: “Ну, постой!”
Рот ее крепко сжат.
На вчерашней газете лежат очки
с треснутым левым стеклом.
Золотые пылинки как светлячки
под лампочкой над столом.
В газете: Америка ищет предлог,
чтоб гегемоном стать.
А моль улетает под потолок,
и там ее не достать.
Кружа, старушка клонится вбок,
что футбольный вратарь.
Думает моль: “Неудачный хлопок!
Попробуй, еще ударь!”
* *
*
Какой-то там санаторий. Какая-то там душевая.
Из воронки стальной струится вода живая,
Решетка из дерева на бетонном полу, над стоком.
Огромное тело стоит, повернувшись боком
К окошку, заложенному мутной стеклянной плиткой.
Где-то там, высоко, лицо с вымученной улыбкой,
Мальчик смотрит на мать, бедра, живот, заросший
Лобок, массивные груди. А ну, скорей, мой хороший,
Сильнее глазки зажмурь, чтоб мыло в глаза не попало!
Мальчик жмурится. Все стемнело, и все пропало.
* *
*
Ты не первый и не последний, а просто так,
не тобою сталась неправда и кончится не тобой,
ни сейчас, ни завтра, ни здесь, ни в иных местах,
где собирались толпой, кричали наперебой,
где мальчик кудрявый, в кожанке, круглых очках,
ухватившись за столб, рукою указывал в даль,
где на допросе с размаху коленом в пах
вставляли, потом в подбородок, и никого не жаль,
ни сейчас, ни завтра, ни свет, ни заря, вокруг
страх и трепет, скрежет и скрип, небосвод
опускался ниже, что-то долбил политрук,
как заводная кукла, у которой закончен завод,
ослабла пружина, но иллюзия жизни пока
сохраняется, речь замедленна, чуть слышна,
солдату проще: выпил, дал храпака,
проснулся и снова выпил, а там и смерть не страшна.
Белое солнце выползает из серых туч.
Черная кровь течет по белым рубахам из ран.
Стрекочет пленка. Упругий трехмерный луч
расплющивает конницу о плоский белый экран.
* *
*
Ничему уже не научишься. Ни хрена
не вдолбишь в седую голову. Вот морока!
Пространство заснежено. Настежь отворена
дверь. И все же страшно уйти до срока.
Первому протоптать тропку, чувствуя хруст
и скольжение под подошвами. Взгляды в спину
подталкивают вперед, к воротам. Но город пуст.
Успокойся, шепчет зима, я тебя не покину.
