Трасса была почти пустой. Только когда вышли на дорогу, мимо с грохотом промчалась фура, и тенты ее трепетали, гуляли всеми волнами.
— Челябинский. — Никита кивнул машине вслед и беззлобно добавил: — Гад, мог бы и подобрать...
— Семьдесят четвертые номера — это Челябинск? — не то чтобы оживился, но спросил Вадим. — Надо запомнить... А Свердловская область?
— Шестьдесят шесть.
Они прошли еще немного, пока не оказались на нормальном участке трассы: не спуск, не поворот. Остановились. Что же, пора разделяться.
Это, наверное, и есть самое щемящее в поездках группой: такое расставание, когда один говорит: “Ладно, я тут встану”, а остальные: “Ладно, мы дальше пошли, увидимся”, — и так их становится все меньше, меньше, пока все не встанут на большом промежутке... Это как в какой-то сказке, где все по очереди, прощаясь друг с другом, пропадали куда-то. Не могу вспомнить. “Изумрудный город”?
Итак, они остановились, и кто-то должен был занять позицию первым. Никита хотел, чтобы было по-честному:
— Давай ты. Сегодня твоя очередь.
— Милый мой! Не с твоей скоростью! Если я еще и стартую первым, то ты же меня вообще не догонишь!.. Так что я дальше пошел. Давай.
— Даст Бог, к ночи до Е-бурга доберемся!..
Они пожали руки, и Вадим зашагал один — и вздохнул, честно говоря, с облегчением. Никита был отличный парень и с расспросами в душу не лез, но все равно: не хотелось ничьего участия или присутствия...
Встав метров через двести, Вадим видел Никиту, видел город вдали — имел возможность видеть что-то, потому что к восходу стоял спиной. Они же ехали на восток. Машин было немного...
Минут через тридцать подобрали наконец Никиту — какая-то семейная пара на “Москвиче”, насколько он мог заметить, когда машина проехала мимо. Никита успел махнуть рукой в окне. В его жесте было что-то извиняющееся... Так Вадим остался на позиции один.
Откроем маленький секрет. Вадим никогда не отказывался становиться последним, и не в чувстве товарищества здесь было дело. Просто каждый раз он испытывал такое сильное и минорное чувство, вместе с тем и приятное... Вот хлопнет дверца, и друга твоего увезут. И ты вдруг понимаешь, что остался один на этой жестокой и бесконечной трассе! Сознание это, всегда — внезапное, бывает столь сильным, что и дух захватывает. И тут же острое-острое чувство одиночества, в “мирной жизни” не такое явное, пронизывает тебя.
Может быть, именно оно, это чувство, яркое и волнующее, и было причиной, по которой Вадим занимался автостопом?
