28
Будущие блюстители ислама, шепча в коридоре, кто — “лицемер”, кто — “жертва периода”, а кто и сочувственно — “бедняга”, неслышно надевали калоши и удалялись. Марлен потом обижался на Махсума. “Вы больше не пускайте их в дом! Что вы! — произносил он по-русски. — Это же настоящие экстремисты, радикальные фундаменталисты!” Так набрасывался он на свата. Сват же в смущении начинал мыть пиалы, из которых пили его ученики, или мести коридор. Марлен в сердцах махал на него рукой и уходил в свою комнату, где принимался за чтение принесенной вчера из библиотеки брошюры “Ислам: правда и вымысел”, собираясь нанести этим сосункам последний удар.
29
Махсум же, моя посуду или подметая коридор либо лестницу, вспоминал неожиданные реплики двоюродного брата Солихана-тура. “Эй, сват-то ваш из религиозной семьи происходит, отец его в детстве заставлял заучивать божественные суры Корана”, — сказал он раз, вернувшись из Турции. Правда, он тут же переключился на другую тему, заморочив ему голову десятью килограммами меда и восемью биноклями, повезенными в Турцию. “На вырученные за них деньги я купил вот этот золотой перстень”, — демонстрировал он свою драгоценность, надетую на безымянный палец с ножку ребенка.
30
Расспросить подробности у свата Махсум стеснялся. Откуда тогда ему было знать, что скрывшийся у себя в комнате Марлен вспоминал о матери Махсума Рахиме-опа! О ней он также навел справки в период сватовства, когда начались взаимные визиты, подобающие знакомству семей и установлению родственных отношений. В доме Махсума на глаза попадалась странная старушка. Стоило завидеть ее чужому, как жена Махсума или кто-либо другой из их семейства уводили старуху подальше от гостей. В тридцатые годы эта женщина, похоронив мужа-милиционера, оставив в кишлаке сына, уезжает в город, где устраивается работать на текстильный комбинат, а по вечерам учится в ФЗУ, повышает свой политический уровень и выбивается в ряды передовых людей своего времени. Во время войны мужчин забирают на фронт. Выдвигается лозунг “Все для фронта, все для победы!”. Ставшая партийным руководителем Рахима-опа занимается тем, что гоняет женщин на работу…
31
Пути людские неисповедимы.
Марлен, услышавший, что мать его в кишлаке осталась одна без присмотра и перебивается тем, что время от времени читает Коран на женских посиделках, не находит себе места. Он тут же перевозит мать в город и поселяет в своей квартире, отдав под присмотр дочки — Клары. Студентка Клара, подражавшая во всем молодогвардейке Ульяне Громовой, разговаривала с кишлачной бабушкой только по-русски, очевидно считая ее за прислугу. Она специально приводила подруг, чтобы подразнить ее. Подмигнув им, она говорила: “Бабушка, посмотри, вода на плите согрелась?” Отставшая от цивилизации бабушка доверчиво совала палец в кипяток и, ойкнув, подносила ко рту. Клара начинала весело и громко хохотать, а смущенная бабушка, завернув палец в полотенце, печально смотрела на девиц. “Ты хоть мыла руки?” — спрашивала Клара, перестав хохотать.
