24
Рука старухи, роющейся в мусорном ящике, в предрассветной мари тоже казалась белой. Марлен разглядел еще брови, наведенные сурьмой, и три некрасивые точки на запястье — след от чернил, наносимых иглой под кожу, — украшение, свойственное сайрамским женщинам.
Однажды Марлен возвращался из поликлиники и увидел три апельсина, валявшихся возле мусорного ящика за домом. Привычка бережно
относиться к еде заставила его нагнуться и подобрать их, в то же мгновение он почувствовал такой смрад, несущийся из мусорного ящика, что даже несколько опешил. От позора он не знал, куда себя деть, в растерянности оглянулся по сторонам. И все же принес домой эти три апельсина. Но до сих пор он не решался их съесть: казалось, не пройдет в горло. Три апельсина, как желтое троеточие, все так же лежали на подоконнике.
25
“Мы свернули с пути истины, — говорил Махсум, — вот почему на нас снизошли эти испытания”. В такие минуты Марлен, выходя из себя, пускался в спор: “А как вы жили до революции, когда шли по этому пути?! А вон посмотрите, что происходит с афганцами, не свернувшими с пути истины!” Махсум в большинстве случаев не встревал в спор, пожимал только плечами: “Да я так, к слову”. Но однажды не выдержал и взбунтовался:
“И что хорошего в этом Западе, который вы так хвалите?” — “Я не Запад хвалил, а имел в виду нашу старую жизнь!” — еще больше распалился Марлен. Их взгляды невольно остановились на портрете “отца народа”, стоявшем на полке, и оба замолчали.
26
Марлен выходил из себя не зря. Дело в том, что отец Махсума был некогда начальником районной милиции. Хоть сам Махсум об этом ничего не говорил, но Марлен в свое время навел справки в соответствующих местах и еще до свадьбы дочери все знал. Думал, что со временем Махсум сам все расскажет. Однако он не проронил ни слова даже тогда, когда они поселились вместе. Он почему-то ни за что не хотел рассказывать о том, что отец боролся за установление советской власти и был отравлен врагами народа, что пионер Махсумбай впоследствии воспитывался на руках тетиного мужа — знатока Корана и до того, как забрали на фронт, успел выучить несколько сур.
27
Впрочем, что обижаться на Махсума, ведь он и сам нигде ни словом не обмолвился о своем отце, боровшемся в рядах фашистов против большевиков за освобождение Туркестана?! Ладно бы только это. Это-то ни за что не разоблачишь, хоть работай в рядах милиции. Потому что один-единственный свидетель Касымкори — и тот уже покоится вместе со своей тайной глубоко под землей. Душу Марлена втихую терзал другой вопрос… Почему Махсума удовлетворяет их нынешнее собачье существование? И не только удовлетворяет, а прямо-таки вызывает в нем гордость. Молодежь, ходившая к Махсуму для освоения Корана, готова была вспыхнуть, как спички. Ей невозможно было втолковать что-либо, они считались только со своим мнением. Он часами спорил с этими сосунками, пытаясь разъяснить преимущества старого строя.
