Между тем недвижимые, хорошо связанные иеродулы упокоились между древесными корнями, а воины вернулись в непроглядную тень:
— Сделано, Вычислитель.
— Вижу, — кивнул тот и прищурился на белый блин ночного светила. — Итак, время! Да не оставят нас Хранители Земли…
— Да не оставят, — еле слышно откликнулись остальные и следом за Вычислителем двинулись вперёд.
Путь их лежал к фасаду Артемисиона, точно обращённому на восток Вихрем взметнулись они по ступеням подиума, быстро нырнули в портик, на миг замерли, вслушиваясь в голоса ночи… и наконец подошли к дверям.
Створки, инкрустированные слоновой костью, были крепкими и тяжёлыми даже на вид, в помощь петлям на мраморном полу были устроены бронзовые направляющие. Такие двери с ходу навряд ли возьмёшь и тараном. Крепко блюли эфесцы непорочность Артемиды…
А может, уберегали от стороннего глаза чью-то приверженность грозной Матери Кибеле?
Или это недобрые дети Ладона превратили Артемисион в свою крепость?..
— Внимание, — вытащил короткий меч Вычислитель и подошёл вплотную к дверям.
— Повиновение, — единым вздохом отозвались остальные и тоже обнажили острые клинки, укрывшись за колоннами возле входа.
Приоткрыли рты, чтобы лучше слышать, и мысленно приготовились к самому скверному. А ну как Герострат струсит и попросту не откроет им дверь? Или откроет, но внутри обнаружится засада?..
Другое дело, что смерти никто из пятерых не боялся. Каждый давно с нею смирился, вступая на свой нынешний путь.
Рукоять меча тихонько коснулась двери…
Еле слышно прозвучал условный стук…
Изнутри тотчас отозвались тревожным шёпотом:
— Кто тревожит Богов в столь поздний час? Кто отверг медоточивые объятия Морфея?
— Тот, кто любит истину, — подал голос Вычислитель, и сейчас же глухо лязгнул, отодвигаясь, тяжёлый бронзовый засов.
Створка дрогнула, пришла в движение, из открывшейся щели пролился свет. А с ним — всё тот же свистящий шёпот:
— Заходите скорее! Они уже здесь…
Вычислитель мгновение подождал и первым сделал шаг внутрь. Свет впервые как следует озарил его черты, подобавшие, право же, верному Анаит[30]. А впрочем, людские лица настолько разнообразны, что было бы самонадеянно что-то с уверенностью утверждать.
Неокор Герострат навряд ли привлёк бы взгляд скульптора, желающего ваять Аполлона. Малый рост, плешивый череп, узкие плечи, рыжеватая клокастая борода… Конечно, невыигрышная наружность могла бы с успехом раствориться во внутреннем свете, присущем человеку мудрому и благородному. Вот только Герострат избрал иной способ придания себе внешней значимости. Его гиматий был необыкновенной длины, кайма на нём — шире некуда, золотые фибулы грозили порвать ткань своей тяжестью, а пальцы рук не могли толком двигаться из-за колец
