Ошибка живых | страница 26
ЛЕВИЦКИЙ
Что ж, сон очень актуальный... Это, пожалуй, к путешествию.
МАРИЯ
Через экватор?
ЛЕВИЦКИЙ
Нет, вдоль...
Мария была рослая красивая девушка лет двадцати. Она имела характер счастливый, веселый, но иногда вдруг хмурила, как ребенок, брови и становилась печальной — уж очень ей хотелось побыть! Только зеркало могло не рассмеяться от подобного зрелища... Но когда она смотрела на Истленьева (начиная с первого дня знакомства), самая неподдельная грусть появлялась у пей на лице.
ЛЕВИЦКИЙ
Мария, не думайте о нем или, хотя бы, не смотрите.
МАРИЯ
Но о ком же? Или, хотя бы, на кого?
Куклин, человек лет пятидесяти пяти. Красный нос, седые виски. Несколько его афоризмов да лампа — вот и все тусклое освещение погребка.
Дождь то усиливался, то усиливался. Куклин и окно оторвали взгляд друг от друга.
КУКЛИН
Странная картина: потерявшие рассудок ночь и фонарь утешают друг друга...
ЭВЕЛИНА
Вы видели? Это поразительно!.. Я шла куда-то стремительно, чего-то боясь, и забыла про волосы...
КУКЛИН
Да! И ветер стал золотым...
ПЕРМЯКОВ
И улица, и окна... Фонарный рассудок — не крепкий.
МАРИЯ
ЭВЕЛИНА (Истленьеву)
Что вы сказали?
ИСТЛЕНЬЕВ
Я?.. Ах, что-то неразборчивое!..
ЛЕВИЦКИЙ (Куклину)
Так вы хотели, чтобы каждый рассказал свой самый благородный поступок? Не больше и не меньше? Экая странная идея! Вы перещеголяли даже Фердыщенко из «Идиота».
КУКЛИН
Полноте, Александр Григорьевич! Какое там!.. Я занят тем, что изучаю наше отражение в часах. Я вижу прошлое и будущее, и то, что после... А сейчас все мы — без 17-ти полночь.
ЭВЕЛИНА
А Истленьев?
КУКЛИН
Он — без 17-ти минут он.
ЭВЕЛИНА
Как все странно! Чай даст удивительный толчок часам и звездам... какую-то новую энергию... И зеркалам.
ЕКАТ. ВАС.
Полночь — время призраков. А где же они?
ЛЕВИЦКИЙ
Полночь — время воображения. А где же оно?
КУКЛИН
Алхимов однажды сказал: «Алхимов однажды скажет!»...
Вот первое письмо, полученное мною от Николая Ивановича Вологдова:
Дорогой Володя, мне понравилось все: и угрюмый рыбак-северянин, притащивший свое заполярье на берег южного моря, и огромные кубы, пугающие нарядную курортную нечисть отсутствием привычных приветственных надписей («добро пожаловать» и т. п.), и просторное безлюдье, где мысленно я брожу и молодею. Если вы встретите там моего молчаливого Ка, то, пожалуйста, кивните ему: он вас узнает!
Я не отказываюсь от отцовства, но должен признаться, что предпочел бы быть вашей бабушкой-колдуньей, сидящей под волшебным навесом птичьего пения.