Егор Лукич понятливо усмехнулся, а про себя подумал:
— Чему удивляться, говно к говну липнет. Так оно всегда водилось.
— Ты ж понимаешь, Лукич, нарисовался у меня этот Колян и враз к столу сел, смотрит и спрашивает баран лупатый:
— А когда дорогого гостя угощать будешь?
— Я аж поперхнулась и говорю:
— Гостей приглашают, а тебя кто звал? А он мне в ответ:
— Я по-свойски, сам возник, как подарок сверху на голову свалился. Иль не рада?
— Ну, я ему базарю, мол, если себя подарком назвал, почему с пустыми руками заявился? Ты ж тоже понимать должен, путевые люди порожними не приходят. Тогда он ответил:
— Но я мужик! Разве этого недостаточно?
— Да таких хмырей целых два этажа! Иль не знаешь? Стоит двери открыть, полная комната набьется. Самой места не хватит! Я что ж, всех кормить и угощать должна? А за что? С какого праздника? Ты мне кто есть? Он и базарит:
— Покуда никто. А дальше, кто знает куда попрет?
— Кто это попрет? — спросила Кольку.
— Ты одна сохнешь, я тоже, как дурак чахну с тоски. А зачем скучать сиротинами, давай соединимся, станем вдвух дурковать. Все веселей будет. Хочешь, я сушек принесу, чаю вместе попьем, может, у тебя что-нибудь пожрать сыщется. Глядишь, вечер скоротаем.
— Ну и принес баранок полный пакет. Я на стол наметала, думала, что этот придурок догадается хоть винца пузырь прихватить для знакомства, все ж баба я, какая ни на есть.
— Так принес? — перебил Лукич.
— Какое там! Знаешь, чего брехнул гад отмороженный, я обалдела услышав. Коля признался, что вина и вообще спиртное он не употребляет не из жадности, а от хвори. Потому что если выпьет, то ночью обязательно обоссытся. Вот такой конфуз с ним случается всегда. А ему вишь ли позориться передо мной неохота.
— Ну, ты не пей, это дело твое. А я причем? У меня
той хворобы нет,— сказала ему.
— Он, аж посинел, и говорит:
— А как стерплю, если ты выпьешь, а я нет?
— С чего взял, что на ночь оставлю? — спросила его. Он и ляпнул, как в лужу перднул:
— Я ж баранки принес. Целый кило! Ты уже половину сгрызла. Иль хочешь на халяву мои сушки жрать? — я чуть не подавилась его гостинцем, чтоб он окосел тот засранец вонючий, бздливый баран. И что думаешь, он и теперь до полуночи сидит у меня. Все за те сушки. Чтоб он подавился! — ругалась Глафира сердито.
— Давно он к тебе повадился?
— Уже третью неделю у меня жопу сушит!
— А чего не прогонишь, коль надоел?
