— Дорога вам, а? Уж не думаете ли вы что-то выиграть от этого?
У Саманты перехватило дух, но Макс стоически не отводил взгляда и плотно сжал челюсти.
— Я так не считаю, — продолжала Ида, — вы можете спать в хлеву.
Саманта несла тарелку со свежеиспеченным овсяным печеньем через двор к хлеву. Она распахнула скрипящую дверь и проскользнула внутрь. На пороге она замешкалась. Макс снял с себя рубашку и был занят расчисткой места для себя среди сена, хвороста и навоза.
— Я пришла к тебе с миром.
Он понял глаза, увидел печенье и улыбнулся.
— Даже отсюда я чувствую запах корицы.
Она протянула ему печенье, и он в один присест съел его.
— Мне очень стыдно за Иду. Она всегда оберегала мою маму и теперь, видимо, наступила моя очередь.
— Оберегает? Да эта женщина ненавидит меня.
— Не знаю, станет ли тебе от этого легче, но она все равно возненавидела бы тебя, даже если бы не знала лично.
— Да, Саманта, мне от этого намного легче, — произнес он смеясь.
— Она ненавидит законников. Папа очень часто отсутствовал дома, уезжая с шерифами, и Ида клянется, что моя мать умерла от волнений и одиночества, а не от чахотки.
— Значит, твоя тетка не любила твоего отца только за то, что он был шерифом?
— Собираясь вместе, они сидели и рычали друг на друга, словно медведи.
Он потянулся за очередным печеньем.
— Что же, по крайней мере, я в хорошей компании.
Она улыбнулась, когда он повернулся и снова стал готовить себе постель.
— Прости за то, что тебе придется спать тут.
— Все лучше, чем на голой земле.
— Ты… ты останешься завтра?
Он посмотрел на нее, и сердце сжалось у нее в груди.
— Сегодня и завтра.
— А потом ты снова отправишься за Стриклендами?
Он отшвырнул остатки старой лампы в дальний угол сарая.
— Верно.
Ей хотелось спросить его, вернется ли он когда-нибудь в Логан, но у нее не хватало смелости.
На глаза навернулись слезы.
— Ты ведь будешь осторожен?
Он помедлил, потом поднял руку и вытер ей слезы. Он подошел поближе, и она обняла его, ощутив мускулы на его плечах. Их губы слились. Ей хотелось упасть ему в ноги и умолять, чтобы он не уезжал от нее. Потом он поднял ее голову и осушил поцелуями слезы на ее щеках.
— Не плачь, Сам, — прошептал он. — Мне больно видеть твои слезы.
Его губы коснулись ее уха, потом шелковистые усы скользнули по шее. Он поднял ее ногу и прижался к ней так, что она ощутила, как он хочет ее. Она обвила руками его талию и еще крепче прижалась к нему.
Никто из них не слышал ни скрипа двери, ни звука приближавшихся шагов.
